Стоявшее после рейда в обороне на участке Жарковское - река Межа соединение 
генерала Доватора неожиданно по тревоге снялось и начало передвижение, совершая 
при этом тяжелые, утомительные марши на неподкованных конях. 

Наступили ранние морозы. 

Разведчик Филипп Афанасьевич Шаповаленко под утро так продрог, что вынужден был 
отвьючить запасную попону и укрыться ею. Проснувшись, как всегда, раньше всех, 
тихонько, чтобы не разбудить товарищей, он вылез на четвереньках из палатки. 
Потирая озябшие руки, Шаповаленко решил умыться, но, взявшись за брезентовое 
ведро, крякнул от удивления. Вода в ведре, запасенная с вечера, замерзла. 
Подняв голову, он увидел, что все кругом изменилось: деревья покрылись 
серебристым инеем, а на конях, стоявших в ряд у длинной коновязи, кудряво 
взъерошилась шерсть. Подрагивая застывшими ногами, они жадно хватали губами 
сено. Дневальный с карабином на плече, закрыв уши воротником измятой шинели, 
выплясывал под деревом гопака. 

Шаповаленко должен был его сменить, так как получил вчера внеочередной наряд. 
Обиднее всего было то, что наградил его этим нарядом не кто иной, как командир 
взвода, только что получивший звание младшего лейтенанта, закадычный дружок, 
годившийся ему в сыны, Захар Торба. 

Настроение у Филиппа Афанасьевича было самое скверное. Вчера он натворил черт 
знает что! Хоть возьми да и вырви с досады вислый прокуренный ус. 

Филипп Афанасьевич поежился, проклиная ту человеческую душу, которая придумала 
на свете горилку. Он потянулся к лежавшему у входа седлу и, расстегнув кожаный 
ремешок переметной сумы, вытащил бутылку НЗ неприкосновенный запас. Взболтнул 
ее и посмотрел на свет. Горилки было маловато. Вспомнив события вчерашнего дня, 
бурное столкновение с Захаром, он вздохнул и, мысленно ругая свой нескладный 
характер, вылил весь остаток в кружку. Пережевывая кусок сала, он почувствовал, 
как внутри начала разливаться приятная теплота. Надевая шашку, Филипп 
Афанасьевич не без удовольствия подумал, что выдумщик горилки все-таки, часом, 
был добрый и артельный человек, "бо дурню такое в голову не вдарит!" 

Вчерашнее происшествие тоже начинало казаться не таким уж страшным. Зарядив 
карабин и почистив щеткой сапоги, Филипп Афанасьевич направился отбывать свое 
скандальное взыскание. 

А произошло вчера вот что... 

Во всех подразделениях был получен приказ: "Приготовиться к большому маршу". 
Личному составу выдали пятидневный запас продовольствия и фуража. Стограммовую 
норму водки тоже выдали на пять дней вперед, под ответственность командного 
состава и политработников. 

Старшины предупреждали бойцов: продукты расходовать строго по норме, в пути 
никаких добавочных выдач не предполагается. На вопросы бойцов, какое предстоит 
дело, командиры уклончиво отвечали, что конница должна совершить длительный 
форсированный марш. Из отрывочных и неопределенных разговоров было понятно, что 
намечается серьезная операция. 

- Ясно, в новый рейд пойдем. По тылам врага, - объявил писарь Салазкин. 

- А ты що думав, будешь в шалашу на пупе лежать и поэтычны вирши складувать? Ще 
як вдарим! - заметил Шаповаленко. - Прийшла, хлопчики, така година, що пора 
германца вдребезги расколошматыть. Народ того ожидает, колысь мы его турнем 
обратно. Бачьте, якие нам шлют письма та подарки. Народ посылает, чуете? 

В дополнение к армейскому пайку бойцы получили массу подарков со всех концов 
Советского Союза. В ящиках были заботливо уложены теплые носки, перчатки, 
свитеры, бритвы, шоколад, вино, фрукты. Но дороже всего в посылках были письма. 


В каждом письме был наказ: крепче бить врага! Девушки вкладывали в конверты 
свои фотокарточки с адресами на обороте и просили бойцов писать им. 

Филиппу Афанасьевичу Шаповаленко досталась посылка особенная. В ней было 
вложено все, вплоть до носовых платков с голубыми каемочками, фотокарточка и 
замечательное письмо. Прочитав первые строки и взглянув на фотокарточку, Филипп 
Афанасьевич крякнул от удовольствия. Молодая пышноволосая красавица с большими 
улыбающимися глазами облокотилась на подоконник. На окне стояли плошки с 
цветами, а глаза красавицы смеялись так лукаво и приветливо, что, казалось, 
манили за занавески. 

В письме четким, круглым почерком было написано: 

"Милый и дорогой товарищ! 

Мы знаем, что на войне нелегко. Враг напал жестокий, коварный. Но мы уверены,