Торбе хотелось скорей уйти от этого смрадного места. 

В бою, так же как и Филипп Афанасьевич, он рванулся к горевшим машинам одним из 
первых, в каком-то исступлении нажал на спуск автомата и выпустил по брезенту 
почти весь диск. Фашисты выпрыгивали из машин и тут же падали. Торба продолжал 
стрелять. Когда патроны кончились, лихорадочно вставил новый диск, а старый 
бросил под ноги. Подобрал он его, когда уже все было закончено... 

Сейчас Захар машинально шагал вслед за Шаповаленко, как в пьяном чаду. 

"Сколько я перебил фашистов?" - возник в голове вопрос. Он не мог ответить на 
него. Под брезентом гитлеровцев не было видно, а когда они прыгали из машин, то 
тут же падали, а рядом стреляли и другие... Захара охватывало гордое сознание, 
что именно от его длинной автоматной очереди эти горластые солдаты прыгали из 
машин с искаженными от ужаса лицами, падали на землю, которую пришли 
завоевывать. 

...Вставало солнце. Голубое небо спрятало звезды, точно наглухо закрыло 
невидимые ставни, раздалось вширь и ушло высоко вверх. С тихим ропотом 
зашевелились листья деревьев. 

Разведчики пробирались по краю леса. Под ногами шуршала густая трава, сапоги 
топтали вздрагивающие безыменные цветочки. Присели отдохнуть. Шаповаленко 
положил сверток в сторонку и достал из кармана банку трофейных консервов. 
Уничтожили консервы быстро, с настоящим армейским аппетитом. Закурили. 

- Слушай, Захар, тебе страшно было сегодня или нет? - Филипп Афанасьевич 
неожиданно перешел на русскую речь. 

- Ты это чего? - спросил Захар, смущенный прямым вопросом и необычным оборотом 
речи друга. 

- А того, что надо взнуздывать себя покрепче! Не кидать пустые диски, не 
горячиться... 

Торба покраснел. Наклонив голову, он счищал со шпоры грязь. 

- Заспешил... 

- Был один чудак на свете. Мать к обедне ушла, а он заспешил и, не дождавшись 
ее, кисель наполовину съел. Потом увидел в окошко - народ идет из церкви и 
начал молиться: "Святой Гурку, натягни на кисель шкурку, а то мамо иде..." 
Думаешь, помогло? Мать спустила ему портки и влепила по шкурке... Так и тебе 
следует: щоб не спешил да за товарищами следил, а то побежал и назад не 
оглядывается. А ежели лихо товарищу будет, кто должен его выручить? 

Из-под мохнатых, клочкастых бровей глаза Филиппа Афанасьевича смотрели зло и 
недружелюбно. Торба еще ниже опустил голову. Уезжая на фронт, они клятвенно 
обещались ни при каких обстоятельствах не покидать друг друга. Филипп 
Афанасьевич всегда следил за ним, а он... 

- Немецкий офицер мне в голову целил... Я заметил, да поздно - в диске ни 
одного патрона, а он бьет из кабины: раз - мимо, второй раз мимо... Добре, его 
старший лейтенант Чалдонов застрелил. Мог бы меня в третий раз в губу укусить. 
Як ты думаешь? 

- Больше этого не будет, Филипп, - тихо ответил Захар. Глаза их встретились. 

ГЛАВА 14 

В доме Авериных всю ночь не спали. К утру Харитина Петровна была обмыта, одета 
в сарафан Марфы Власьевны - приготовлена в свой последний путь... 

Оксана замкнулась в себе, ни с кем не разговаривала и только иногда, сгоняя с 
лица выражение тоски и скорби, благодарно взглядывала полными слез глазами на 
суетившуюся около покойницы Марфу Власьевну, закусывала губу и откидывала назад 
голову, точно желая стряхнуть с густых волос тяжелый, давящий обруч. Несколько 
раз переспрашивала Петю: при каких обстоятельствах ранили деда Рыгора и куда 
его увели? Петя рассказывал все, что знал, только не мог сказать, куда посадили 
старика. 

- Добре! - коротко и твердо говорила Оксана, крепко, по-мужски терла ладонями 
колени и, уставившись в темноту ночи, думала о чем-то... 

Почему "добре", Петя не мог понять. Что может быть "доброго", когда родная мать 
лежит в бане мертвая, а отца арестовали фашисты? У него у самого мать куда-то 
угнали на работы... И уж он-то знает, как плохо без родной матери!.. 

А Оксана думала, думала... Можно ли вытерпеть это горе, залить его женскими