План операции сводился к следующему. 

Бойков со своим полком в пешем строю должен приблизиться к селу через огороды и 
ворваться с юга; майор Осипов захватывает ригу на западной окраине, зажигает ее 
- это должно послужить сигналом для общей атаки; Чалдонов со своим эскадроном в 
конном строю прикрывает из леса северную окраину села и обеспечивает 
уничтожение отступающих немцев; с восточной стороны, на большаке, устраивается 
засада с шестью станковыми пулеметами под командованием Карпенкова. Отход 
немцев предполагался на восток и на север. 

Все было построено с таким расчетом, чтобы из деревни не ушла ни одна машина, 
ни одна живая вражья душа... 

Раннее холодноватое утро. Ветерок навевает бодрящую свежесть, отгоняет 
усталость и сонливость... 

Разведчики двигаются по узкой, убегающей в лес тропинке. Их трое: Торба, 
Шаповаленко и Павлюк. На конях они доедут до большака, а там Павлюк уведет 
лошадей в лагерь. 

Филипп Афанасьевич едет на своем чалом длинноголовом дончаке. Чалый пытается 
воровски сорвать листочек с ближайшей осины или березки, но он знает, что 
каждую минуту его круп может ожечь плеть, да и крепко умеет держать поводья 
бородатый потомок запорожской вольницы. 

Зажурился что-то сегодня Филипп Афанасьевич - покусывает ус, сдвинул густые 
брови. Молчит... Как выехали, не сказал еще ни одного слова. Только несколько 
раз за "воровские" ухватки жестоко наказал Чалого. Тот сделал резкий скачок и 
чуть не выбил из седла Павлюка. 

- У тебя что, Афанасьич, сегодня вожжа под хвостом? - огрызнулся Павлюк. 

- Зажурившись: Полину Марковну вспомнил, або горилки треба! насмешливо заметил 
Захар. 

- Упаси бог! И думки нема о чертячьем пойле, - миролюбиво отвечал Филипп 
Афанасьевич. - О Марковне думал, верно, бо тридцать рокив прожили с нею плечко 
к плечку... Две дочки замужем. Я уж дед, внуков имею. Хотя старости во мне ни 
якой нема!.. Мало що рокив пятьдесят потоптал бы землю, а там, мабудь, який 
профессор отольет пилюлю - проглоти ее, и еще десять рокив на солнышко 
поглядывай... Я, хлопцы, до жизни жадный и смерть зараз, як пес, облаю. Часом 
вы шуткуете на мене, що в тетрадь слова пишу, а я план колхозной жизни на 
пятьдесят лет составил. - Филипп Афанасьевич замолчал. Лицо его было задумчиво, 
спокойно. - Но тилько, хлопцы, я сегодня сон такой видел - будто меня пчелка в 
губу укусила... 

Торба и Павлюк упали на передние луки и затряслись от приглушенного хохота. 

- Ну и отлил пилюлю!.. 

- Чему же вы, дурни, смеетесь? - проговорил Филипп Афанасьевич с прежней 
серьезностью. - Я этот сон в третий раз вижу. Як пчелка цапнет за губу, тут оно 
и лихо. Первый раз было это, як Марковне мертвого сына родить. С тех пор пошли 
одни дивчата... Второй раз - верши ставил и провалился в прорубь. Два месяца 
потом валялся в жару, як кулебяка в печке... А вы шуткуете! Зараз мне будет 
лихо, це я за версту чую. Вы мою тетрадь в случае чего отошлите... 

- Стой! - раздался из кустов властный голос. Впереди, из-за сваленного дерева, 
выглядывало дуло ручного пулемета. Придержав коня, Торба сообщил пропуск. 

Из кустов вышел молоденький сержант в каске и сказал, что на конях дальше ходу 
нет, велел спешиться и без шума увести коней. Здесь, на большаке, эскадрон 
Чалдонова сидел в засаде, ожидая колонну немецких автомашин, двигающихся из 
деревни Слобода на Туки. Резервные части Штрумфа направлялись под Ельню, а "по 
пути" должны были провести операцию по уничтожению прорвавшихся в тыл казаков 
полковника Доватора. 

Шаповаленко слез с седла и что-то очень долго возился около коня. Разнуздал его,
 отпустил подпруги, потом полез в переметные сумы... Торба хотел было его 
поторопить, но смолчал, увидев, как Филипп Афанасьевич совал в рот Чалому 
ржаной сухарь и кусочки сахару и, любовно расчесывая спутанную гриву, 
приговаривал: 

- Як бы ты знав, якие у твоего хозяина поганые мысли!.. Кто тогда будет тебя 
баловать? Ешь, дурень, и не оглядывайся. Жизнь на войне копейка... А ты так 
зробляй, щоб она потянула на руб... Поняв, дурень? Ступай! 

Филипп Афанасьевич, передавая повод Павлюку, хмуро заметил: