Не отрывая глаз от "юнкерса", я крикнул Каюму: 

- Держи прямо и никуда не сворачивай!.. 

Увидев первую оторвавшуюся от самолета бомбу, я приказал повернуть резко 
направо. Машина на полном ходу круто развернулась градусов на девяносто. И пока 
бомбы долетели до земли, мы в это время отскочили в сторону метров на сто. 

"Юнкере" сбросил около двенадцати бомб, но никто из нас не был ранен. Лишь на 
машине был пробит бачок аккумулятора, электролит вылился, и мотор не заводился. 
Все это происходило метрах в 300-500 от нашего командного пункта. 

Пока Каюм возился с мотором, я поднялся на бугорок и увидел, как из хутора 
Цыбенко выдвигаются немецкие танки. Впереди десяток, затем другой, а в общем, 
около ста танков выходило из долины реки Червленой. Они выстраивались в колонну 
вдоль дороги, головой на север, в направлении к разъезду Басаргино. 

И тут выяснилось, что когда авиация обрушила удар на войска и командный пункт 
армии, танки противника сумели преодолеть нашу оборону в районе Варваровка - 
Цыбенко. Сейчас эти танки находились в двух километрах от нашего командного 
пункта. Вскоре наша артиллерия открыла по ним огонь, и я решил не ехать на 
промежуточный узел связи. Вернувшись пешком к разбитому командному пункту, я 
снова встретился с генералом Голиковым, который, по-видимому, заехал узнать, 
что осталось от командного пункта. 

Связь со штабом армии была уже восстановлена, и нам стало известно, что 
фашистские войска прорвали оборону 64-й армии не только возле поселка Цыбенко, 
но и около поселка Нариман. 

Не лучше было на участке обороны 62-й армии. Там противник, прорвав оборону на 
реке Россошка, вышел на линию разъезда Басаргино. 

До наступления темноты я оставался на командном пункте, и лишь ночью Шумилов 
отозвал нас всех на новый командный пункт в пяти километрах западнее Бекетовки, 
в лесу. 

Войска 62-й и 64-й армий с тяжелыми боями отходили на последние позиции, к 
Сталинграду. 

Нескончаемые людские потоки тянулись по дорогам. Колхозники, рабочие совхозов 
уходили целыми семьями. Они торопились к переправам через Волгу, угоняли с 
собой скот, увозили хозяйственный инвентарь - все ценное, чтобы ничего не 
досталось врагу. 

Приведу несколько строк из воспоминаний директора животноводческого совхоза 
имени XIII лет РККА Дмитрия Ивановича Соловьева. Колонна его совхоза, 
эвакуировавшегося из-под Харькова, временно остановилась возле станции Прудбой 
на полевом стане Мариновского колхоза, что в 57 километрах западнее Волги. 

"Чтобы быть в курсе событий на фронте,- пишет Соловьёв, - мы держали, связь с 
воинскими частями, спрашивали их, не угрожает ли нам опасность попасть в руки к 
фашистам со всем нашим совхозным добром. 

Штаб танковой части, с которой мы поддерживали связь, ушел куда-то. Самолеты 
фашистов сбрасывали на нашу колонну бомбы и листовки, на бреющем полете 
обстреливали людей... 

В ночь на 28 августа совхозная колонна выступила из Прудбоя. На дороге не было 
ни души, и нельзя было узнать обстановку. 

За станцией Прудбой встретили командира саперной роты Карпенко, который после 
ухода наших частей минировал дороги и мосты. От него я узнал, что свободный 
путь остался только на Рогачинский совхоз. Но летняя ночь короткая, и до 
рассвета колонна продвинулась только на пятнадцать километров. Днем прятались в 
копнах скошенного хлеба, в ярах и в стогах сена. Фашистские самолеты не давали 
нам покоя, обстреливая из пулеметов колонну. Первой жертвой пал ездовой Осип 
Сериков, который отстреливался из найденной в поле винтовки. 

Вечером я отправился на машине полевыми дорогами разведать путь на разъезд 
Басаргино, где, по словам встречных крестьян, немцев еще не было. Действительно,
 разъезд еще не был занят противником. 

...Утром 31 августа сделали привал уже за разъездом Басаргино в балке. Днем от 
обстрела фашистских самолетов у нас погибла одна женщина и двое детей. 

Вечером колонна двинулась по направлению станции Воропоново. Ночью встретил на 
дороге легковую автомашину, в которой ехали командиры. Они сказали нам, что 
если мы поспешим, то успеем проскочить к городу.