Подали чай. Немцев отвели в отдельную комнату и там кормят. Мы Соколовский, 
Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Пожарский и я - вновь и вновь комментируем события 
последних дней и часов. 

- У Вейдлинга нервный припадок, заметили? - спрашиваю я. 

- А ведь ему трудно! - говорит Соколовский. 

- Разумеется, - соглашается Пронин. - Но приказ хитрый. Он умело подчеркнул и 
присягу, и обязательства... Он вне правительства - просто "вывеска"... 

Докладывают, что приказ отпечатан. Говорю начальнику штаба армии генералу 
Белявскому: 

- На машину посадить одного нашего офицера и одного немца, дать им приказы в 
руки, пусть ездят по улицам и оглашают его войскам и населению. 

Утро серое, прохладное. Вспоминаем о Сталинграде, шутим, курим. 

11 часов 30 минут. 

Адъютант докладывает: на самоходке приехал Фриче. Входит Фриче - в сером пальто,
 в очках, небольшого роста. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик 
рядом. 

Фриче тоже принял условия безоговорочной капитуляции. Хотел он этого или не 
хотел, но то был неизбежный итог наших переговоров. 

Соколовский (Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. 
Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану. 

Фриче. Немецкие полицейские органы разбежались, но можно их вновь собрать. 

Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. 
Нас интересуют чиновники администрации. Им мы обеспечим охрану. Ущерба им не 
будет. Ясно? 

Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы? 

Соколовский. И наши отдельные бойцы и немецкое население могут проявить, 
жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное... 

Фриче. Да, возможно. 

Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант Берлина 
советский генерал Берзарин. Созданы районные комендатуры. Они примут все меры. 
Есть ли у вас другие пожелания? 

Фриче. Я вам писал письмо как последний ответственный представитель 
правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие. 

Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен. 

Фриче. Я бы хотел расширить документ, для чего мне нужно связаться с Деницем. 

- В десять часов утра, - сообщил я. - Дениц обратился к армии и народу с 
заявлением, что он принял руководство и до конца продолжает борьбу с 
большевизмом, а также американцами и англичанами, если они будут мешать. Но нам 
он не страшен! 

Фриче. Я этого не знал. 

Окончательно уточнив условия капитуляции, мы расстаемся с ним. Все задумчивы: 
не подставное ли это лицо? Хоть враг повержен, все равно чувствуешь к нему 
недоверие. Рассуждаю вслух: 

- Дениц объявил Гиммлера предателем. Берлин капитулировал отдельно. Но, в общем,
 мы их доконали. Какой же у них развал и разброд, если Геббельс хотел 
ориентироваться на нас... 

Все поняли мою иронию и засмеялись. 

Звонок телефона. Начальник штаба армии сообщил: наши части встретились с 
ударной армией генерала Кузнецова. Бой в районе рейхстага, имперской канцелярии 
и во всём Тиргартене закончился. В Берлине стало тихо. 

Я сообщил об этом всем присутствующим на КН. 

- Наступает конец войны, - возбужденно сказал Василий Данилович Соколовский.