Но в этот раз мы не могли беседовать, как обычно, разговор не клеился. Каждый 
думал, пытался оценить назревающие события. Все беспощадно курили, часто 
выходили в зал с черными колоннами, чтобы отсчитывать шагами секунды непомерно 
длинных минут. 

Вот уже три часа утра... Три с половиной... Забрезжил рассвет. Наступило утро 
Первого мая... В Берлине мрачно, а там, на Родине, в ее восточных районах, уже 
начались первомайские демонстрации. Отстает время в Средней Европе от нашего - 
солнце восходит с востока! Там, в Сибири, на Урале, в Москве, люди уже 
проснулись и ждут сообщений о том, что происходит сейчас на фронте, в Берлине. 

Наконец в 3 часа 55 минут дверь открылась, и в комнату вошел немецкий генерал с 
орденом Железного креста на шее и фашистской свастикой на рукаве. 

Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы.
 Правой рукой делает жест приветствия по-своему, по-фашистски; левой подает мне 
свой документ - солдатскую книжку. Это начальник генерального штаба сухопутных 
войск Германии генерал Кребс. С ним вместе вошли начальник штаба 56-го 
танкового корпуса полковник генерального штаба фон Дуфвинг и переводчик. 

Кребс не стал ожидать вопросов. 

- Буду говорить особо секретно, - заявил он. - Вы первый иностранец, которому я 
сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь 
самоубийством. 

Произнеся эту фразу, Кребс сделал паузу, точно проверяя, какое воздействие 
произвело на нас это сообщение. Он, по-видимому, ожидал, что все мы набросимся 
на него с вопросами, проявим жгучий интерес к этой сенсации. А я, не торопясь, 
спокойно сказал: 

- Мы это знаем! 

Затем, помолчав, попросил Кребса уточнить: когда это произошло. 

Кребс заметно смутился. Он никак не ожидал, что его сенсационное заявление 
окажется холостым выстрелом. 

- Это произошло в пятнадцать часов сегодня, - ответил он. - И видя, что я 
смотрю на часы, поправился, уточнил: - Вчера, тридцатого апреля, около 
пятнадцати часов. 

Затем Кребс зачитал обращение Геббельса к Советскому Верховному Командованию, в 
котором говорилось: "Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы 
уполномачиваем генерала Кребса в следующем: 

Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут самовольно 
ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в 
оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом 
установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных 
переговоров между державами, у которых наибольшие потери. 

Геббельс". 

Кребс вручил мне еще два документа: о его полномочии на ведение переговоров с 
русским Верховным командованием (бланк начальника имперской канцелярии с 
печатью подписан Борманом 30 апреля 1945 года) и завещание Гитлера со списком 
нового имперского правительства и верховного командования вооруженных сил 
Германии (этот документ подписан Гитлером и свидетелями; на нем пометка - 4 
часа 00 минут 29 апреля 1945 года). 

Кребс как бы хотел прикрыться этими документами от вопросов, которых, 
разумеется, ожидал. Он чувствовал неловкость и трудность дипломата, пришедшего 
не просто представлять одну сторону другой, а просить "пардона". Конечно, ему 
хотелось осторожно прощупать нас, узнать, нельзя ли чего выторговать, играя на 
наших чувствах обоснованного недоверия к союзникам по антигитлеровской коалиции,
 которые так долго тянули с открытием второго фронта. В то же время ему, 
закоренелому нацисту, не так-то легко было признать себя побежденным. Ведь он 
принимал личное участие в походе на Восток. 

Почему же я ответил Кребсу, что самоубийство Гитлера не является для меня 
новостью? 

Должен признаться, что я не знал о смерти Гитлера и не ожидал услышать о ней из 
уст Кребса. Однако же, готовясь к этому разговору, я настроил себя встретить 
любую неожиданность спокойно, не выказывая и тени удивления, не делая 
торопливых выводов. Я знал, что опытный дипломат - а Кребс был именно таковым - 
никогда не начнет разговора с того вопроса, который для него является главным. 
Он обязательно сначала разведает настроение своего собеседника, а затем