Вскоре нас вызвали в Ставку. Совещанием руководил И. В. Сталин. О замысле 
Орловской операции и предложениях командующих фронтами информировал 
генерал-полковник А. И. Антонов. Его обстоятельный доклад Сталин выслушал очень 
внимательно. Затем он задал несколько вопросов, уточняя детали взаимодействия 
фронтов. 

Я сидел как на иголках. Сейчас Верховный одобрит план, и он обретет железную 
силу. Но как оспорить предложения, уже одобренные Генеральным штабом? Ведь 
могут превратно истолковать мою настойчивость. Командармом я был тогда довольно 
молодым. 

Тем временем уже начали свертывать карты. Верховный спросил: 

- Все согласны с данным решением? Возможно, у кого-нибудь есть иное мнение? 

Это была для меня последняя возможность. Я попросил разрешения высказаться. 
Сталин не без удивления, но вместе с тем вполне доброжелательно посмотрел на 
меня: 

- Прошу. 

Снова были развернуты карты. Стараясь сдержать волнение, я изложил свою точку 
зрения. Закончив, оглядел всех, предчувствуя, что сейчас "большая тройка" - два 
командующих фронтами и заместитель начальника Генштаба обрушится на меня. 
Одну-две минуты царило молчание. Затем слово взял В. Д. Соколовский, потом М. А.
 Рейтер. Оба старались опровергнуть мои аргументы. Особенно жарко говорил Макс 
Андреевич. Свою отповедь он закончил словами: 

- Товарищ Сталин, Баграмян упорно добивается, что бы ему создали условия, 
облегчающие решение задачи. Если его послушать, то получается, что нужно не 
только усилить боевой состав одиннадцатой гвардейской, но еще и поддержать 
действия этого соединения ударами соседей. 

Сталин, до этого внимательно изучавший карту, поднял голову, вынул изо рта 
трубку, неторопливо разгладил усы. Все смолкли. Рейтер бросил на меня 
осуждающий взгляд, словно хотел сказать: "Предупреждали же тебя: помалкивай. Не 
послушался, теперь пеняй на себя". 

И вдруг Верховный очень тихо и очень спокойно сказал: 

- А ведь Баграмян дело говорит. И по-моему, с его предложением нужно 
согласиться. Что же касается заботы командарма о более благоприятных условиях 
для выполнения задачи, то это похвально. Ведь на него же ляжет вся 
ответственность в случае неудачи... 

Охотников продолжать спор не нашлось. Наш вариант был принят, к моему большому 
удовлетворению, без существенных изменений. 

Нам передавались все дивизии, которым предстояло прорывать вражескую оборону 
южнее Козельска. Задача 11-й теперь сводилась к тому, чтобы, преодолев оборону 
противника на участке Глинная, Жуково, повернуть главные силы на юго-восток и 
наступать на Болхов, куда навстречу нам с северо-востока будут идти войска 61-й 
армии Брянского фронта. И уже после разгрома болховской группировки противника 
наша армия двинется на Хотынец. 

Из Москвы я вернулся в приподнятом настроении. Окрепла уверенность в успехе, 
хотя я и сознавал, какую огромную ответственность взвалил на себя. Сразу же 
поспешил к командарму 50-й генерал-лейтенанту И. В. Болдину. Предстояло 
передать ему старую нашу полосу обороны от Запрудья до Хомутово и часть 
соединений, которые входили в нашу армию во время Жиздринской операции. 

С И. В. Болдиным, умным и обаятельным человеком, мы были знакомы давно. Я знал, 
что солдатскую службу он начал еще в царской армии. Великая Отечественная война 
застала его в должности заместителя командующего Белорусским Особым военным 
округом. В первых же боях он проявил себя военачальником, умеющим 
ориентироваться и правильно действовать в самой острой и неблагоприятной 
обстановке. Оказавшись в окружении, Болдин вывел с боями к новой линии фронта 
большую, хорошо сколоченную группу бойцов и командиров. В Московской битве 50-я 
армия под его командованием прославилась при обороне Тулы. Войска у меня он 
принимал придирчиво, но без волокиты, и 29 апреля мы с ним подписали 
соответствующий акт. 

Для нашей армии, в которую теперь входили 8, 16 и вновь формируемый 36-й 
гвардейские стрелковые корпуса, а также 1-й и 5-й танковые корпуса, были 
определены новые границы: справа - Колесово, Поляково, Шубник, слева - Клюксы, 
Белокамень, Жуково, Дурнево. Передний край проходил по Жиздре с тем же 
плацдармом на ее южном берегу. На рубеже обороны армии располагались всего две 
дивизии - 217-я и 108-я, позже в первую линию вывели еще и 16-ю гвардейскую 
стрелковую. Остальные силы армии сосредоточивались в тылу, в 40-90 километрах 
от линии фронта. Здесь же формировались артиллерийский корпус прорыва, главным