Времени для разработки общего боевого приказа уже не оставалось, и 
Кирпонос послал в войска своих ответственных представителей.
      В этот же день был отдан приказ о приведении в порядок вооружения старых 
законсервированных укрепленных районов: Киевского, Шепетовского, Изяславского, 
Староконстантиновского и Остропольского и о формировании для них отдельных 
пулеметных батальонов.
      Удостоверившись, что распоряжения в войска отправлены и о новом решении 
Военного совета фронта доложено в Москву, я прилег на походную койку. Уснул 
мгновенно, словно сознание потерял. Проснулся оттого, что ктото сильно тряс 
меня за плечи.
      — Товарищ полковник! Товарищ полковник! — услышал я голос оперативного 
дежурного. — Москва на проводе!
      Бегу в переговорную. Увидев меня, бодистка отстучала в Москву: «У 
аппарата полковник Баграмян». Подхватываю ленту, читаю: «У аппарата генерал 
Маландин. Здравствуйте. Немедленно доложите командующему, что Ставка запретила 
отход и требует продолжать контрудар. Ни дня не давать покоя агрессору. Все».
      Спешу к Кирпоносу. Выслушав мой доклад, он тихо чертыхнулся и 
распорядился связать его с Генеральным штабом. Я позвонил дежурному по связи. 
Неторопливо одевшись, командующий направился в переговорную, сказав мне, чтобы 
я доложил о случившемся начальнику штаба и вместе с ним подготовил распоряжения 

войскам о прекращении отхода. Пока мы с Пуркаевым спешно набрасывали проекты 
новых приказов, Кирпонос возвратился с переговоров. Отстоять принятое решение 
ему не удалось. И он молча подписал приказы.
      Наступило утро шестого дня войны. Солнце слепило глаза. На небе — ни 
облачка.
      Не успели мы получить донесения о возвращении 8го и 15го мехкорпусов на 

прежние рубежи и о готовности их к атаке, как по штабу пронеслась весть: 
фашистские танки прорвались к Дубно и устремились на Острог. В штабе — тревога. 

Командующий фронтом потребовал подробных сведений о случившемся. Полковник 
Бондарев взволнованно доложил, что сегодня на рассвете 11я немецкая танковая 
дивизия совершила стремительный рывок и прорвалась из района Дубно. Отбросив к 
югу находившиеся на марше части правофланговой дивизии 36го стрелкового 
корпуса, она теперь почти беспрепятственно продвигается на Острог.
      — Надо любой ценой остановить ее и уничтожить, — спокойно сказал Кирпонос.

 — Иначе враг не только разрежет правое крыло нашего фронта, но и дойдет до 
Киева. — Он повернулся к Пуркаеву: — Что мы можем выставить на пути 
прорвавшихся танков?
      — В районе Шепетовки еще есть некоторые части шестнадцатой армии генерала 

Лукина. Но по распоряжению Ставки они перебрасываются на Западный фронт под 
Смоленск и спешно грузятся в эшелоны.
      — Потребуем от Лукина выставить заслон. Ведь, если немцы прорвутся в 
Шепетовку, ему все равно придется прекратить погрузку и вступить в бой. Пусть 
уж лучше не ждет, когда фашисты к нему пожалуют. Мы имеем связь с ним? — 
спросил Кирпонос меня.
      Я ответил, что прямой связи с Лукиным нет, но с ним можно связаться через 

военного коменданта станции Шепетовка или через Киев. Командующий отдал 
распоряжение связистам, а для верности приказал направить к Лукину одного из 
командиров штаба, чтобы тот обрисовал ему обстановку. Н. С. Хрущев обещал 
переговорить со Ставкой и добиться разрешения на временную задержку в Шепетовке 

оставшихся частей 16й армии.
      А Кирпонос снова склонился над картой.
      — Ставьте новые задачи нашим механизированным корпусам, — обратился он к 
Пуркаеву. — Восьмой повернем на северовосток, пусть наступает прямо на Дубно, 
а пятнадцатый всеми силами ударит на Берестечко. Если Рябышев в районе Дубно 
соединится с корпусами Рокоссовского и Фекленко, то прорвавшиеся вражеские 
части окажутся в западне.
      Бригадный комиссар А. И. Михайлов и комбриг Н. С. Петухов повезли новый 
приказ в 8й и 15й мехкорпуса. Вскоре туда же выехал Н. Н. Вашугин.
      И опять потянулись часы мучительного ожидания. Штаб 5й армии как в воду 
канул: ни одного донесения. Молчали и штабы мехкорпусов. Что там у них? Начали 
ли они наступление? Как оно развивается? Ни на один из этих вопросов я не мог 
ответить начальнику штаба фронта. Посланы в войска наиболее толковые офицеры 
оперативного отдела. Но когда еще они вернутся… Пока только генерал Астахов 
добывает для нас коекакие сведения: его летчики видят, где сейчас идут 
наиболее ожесточенные бои. Но им с высоты нелегко разобраться: резко очерченной 

линии фронта нет, вместо нее коегде образовался настоящий «слоеный пирог» — 
наши и вражеские части расположились вперемежку.
      Нечего и говорить, как трудно в таких условиях управлять войсками, 
разбросанными на огромном пространстве. Однако в штабе фронта не чувствовалось 
и тени растерянности. Характерно, что это отмечал и противник. 27 июня 
начальник генерального штаба гитлеровских сухопутных войск Гальдер, подводя 
итоги пятому дню войны, записал в дневнике: