орудийные установки. Их расчеты настороженно всматривались в ночное безоблачное 

небо.
      Генерала Белова я нашел в небольшой запорошенной снегом дубовой роще. Для 

его оперативной группы здесь были разбиты две брезентовые утепленные палатки. В 

перекрещенной ремнями длинной кавалерийской шинели генерал стоял у освещенного 
аккумуляторной лампочкой походного столика, на котором была разложена карта.
      Мы виделись с Павлом Алексеевичем в 1933 году, когда он, будучи заочником 

Военной академии имени М. В. Фрунзе, приезжал сдавать выпускные экзамены. 
Худощавый, интеллигентного вида командир с тремя шпалами в петлицах привлекал 
внимание отличной кавалерийской выправкой. Разговорились тогда, удивились 
совпадению нашей военной карьеры. Оба в конце первой мировой войны стали 
офицерами, оба перешли на службу Советской власти и в 1923 году уже командовали 

кавалерийскими полками. Сейчас же я немало удивился, что заядлый конник 
командует горнострелковой дивизией.
      Он узнал меня:
      — А! Привет, кавалерист! Каким ветром? Я объяснил, по какому поводу 
прибыл. Белов посерьезнел.
      — Можете доложить командующему, что дивизия совершает марш в строгом 
соответствии с планом. Обмороженных нет, по всем маршрутам организованы 
обогревательные пункты. Походные кухни обеспечивают людей на привалах горячей 
пищей. Все свое имущество мы вывезли, что называется, до последнего гвоздика. 
Так что — все в порядке.
      Командир дивизии показал на карте движение колонн. Порядок образцовый.
      Нам принесли по кружке горячего чая — очень кстати в эту морозную ночь.
      — Что, дружище, окончательно изменил кавалерии? — спросил Белов. — Или 
это судьбазлодейка забросила в армейский штаб?
      — А я не жалею. Кавалерия свое дело сделала. Будущее теперь за 
механизированными войсками. Что же касается работы в крупном штабе, она каждому 

на пользу. Так что мне сетовать на судьбу нет причин. А вот ты, прирожденный 
кавалерист, и вдруг командуешь горнострелковой дивизией? За какие такие 
провинности?
      Белов помрачнел, вздохнул:
      — Так получилось. Я — солдат. Приказали — командую пехотой, прикажут — 
поведу в бой механизированное соединение. Эх! А всетаки с какой радостью я 
принял бы сейчас кавалерийскую дивизию! Все там мне знакомое, родное, не то что 

в пехоте. — Он хлопнул ладонью по карте: — Вот смотрю — растянулись колонны, 
тяжело топать пехотинцам сквозь вьюгу. Посадить бы молодцов на коней! И такова 
уж сила привычки: стану рассчитывать скорость движения колонн и невольно исхожу 

из возможностей конницы…
      В течение нескольких суток мы не расставались с Беловым, объехали все 
части на марше. Покинул я дивизию, когда она вся подтянулась к месту назначения.

 Тепло попрощался с Павлом Алексеевичем. Не знали мы с ним тогда, что вскоре 
лихой конник вернется в свою стихию. Его кавалерийский корпус отличится в боях 
за Москву, станет гвардейским…
      
НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
      
      Доложив Парусинову о выполнении задания, иду к начальнику штаба.
      — Здравствуйте, Баграт Исаакович, — с порога приветствую полюбившегося 
мне молодого генерала.
      Оторвав взгляд от лежавших на столе бумаг, он шутливо ответил:
      — Здравствуй и прощай, дорогой! — Улыбнулся, заметив мое недоумение. — 
Поздравляю с новым назначением: едешь в Киев начальником оперативного отдела 
штаба округа. Вот приказ.
      Генерал протянул мне бумагу. Быстро пробегаю ее глазами:
      «Выписка из приказа Народного комиссара обороны…
      Полковника Баграмяна И. X. освободить от занимаемой должности и назначить 

начальником оперативного отдела — заместителем начальника штаба Киевского 
Особого военного округа…»
      — Ничего не понимаю…
      — Чего тут понимать?! Сдавай дела своему заместителю.
      Сдачу дел я начал не спеша, рассчитывал выехать в Киев после Нового года. 

Но позвонил генерал Рубцов. Мой предшественник переводился в Москву, очень 
радовался этому и потому торопился.
      — Я тебя очень прошу. До Нового года я должен быть в Москве.
      Перед отъездом я обошел всех своих начальников и товарищей по службе.
      Командующий попрощался со мной в своей обычной манере: сухо и подчеркнуто 

официально. Я почувствовал, что мой уход нисколько его не трогает. С