похода на Рим. В отеле, принадлежащем будущему свекру Джаннины, в каждом номере 
висит портрет Муссолини. 

А после допроса вертлявый субъект, кривляясь и цинично хохоча, протянул 
Джаннине бумажку. 

- Что это? - спросила Джаннина. 

- Расписка, ее нужно подписать. Вот тебе ручка, а вот держи деньги. 

- Деньги? За что? 

Вертлявый объяснил, что это компенсация за ее белье, которое было реквизировано 
для нужд фашистской империи. Чтобы придать своим словам больший вес, Вертлявый 
в черной рубашке подобострастно посмотрел на портрет дуче, висевший на стене. 

- Но при чем тут наша империя? Разве это шлюха без белья, которой нечем 
прикрыть свой срам? 

- Нам потребовалось батистовое кружевное белье. То самое, которое отчим подарил 
тебе в день ангела. 

- Вы реквизировали белье? Почему же ни я, ни мать не знали? 

Выяснилось, что Вертлявый запасся ключом от их квартиры и выкрал из комода 
коробку с кружевным бельем. Наверное, мать проговорилась про подарок, а он 
утащил белье, когда матери не было дома. 

Джаннина с возмущением швырнула лиры на стол, а Вертлявый сказал: 

- Напрасно швыряешься, синьорина. Ты ведь только невеста, а не жена богача 
Тоскано. В конверте, кстати сказать, четыреста пятьдесят лир, вдвое больше, чем 
стоят твои прозрачные сорочки. Такие сорочки служат у девиц не столько для того,
 чтобы прикрывать свои прелести, сколько чтобы показывать. 

Отчиму нетрудно вообразить, с какой бранью обрушилась Джаннина на Вертлявого. О,
 он еще ее не знает! Она выругала фальшивого трамвайщика-таможенника последними 
словами, она и сама не знала, что умеет ругаться, как уличная девка: 

- Я умоляю бога, чтобы он ослепил тебя. Ты никогда в жизни не увидишь женских 
прелестей. Даже если все мы начнем носить летние платья на голое тело и все 
платья будут просвечивать... С каких это пор у нас в тайной полиции завелись 
храбрые кавалеры, которые залезают под юбки невинных девушек и снимают с них 
последнее белье! 

Джаннина долго бушевала и ругательски ругала Вертлявого, ругала темпераментно, 
натурально, но не слишком искренне. Ее не так огорчала пропажа белья, тем более 
что за 450 лир можно купить не полдюжины, а дюжину батистовых сорочек. Но после 
всего, что произошло в конторе, дома и в тайной полиции, - чем еще она могла, 
совсем беззащитная, защитить себя, кроме как бабьей сварливостью? 

Она увлеченно, совсем по-девчоночьи, пересказывала сейчас, как отругала 
Вертлявого, но при этом была недостаточно внимательна к отчиму. 

Как только зашла речь о рубашках, Паскуале подавленно замолчал, угнетенный 
смутной тревогой, подступившей к самому сердцу. 

- Ты меня простила? 

- За что, отец? 

- Из-за меня, из-за меня ты пострадала. 

- Я каждый день молюсь богу и прошу его, чтобы это недоразумение с тобой и моим 
шефом поскорее выяснилось. 

- Ты лишилась работы? 

- Пока синьор Паганьоло меня не уволил. Конечно, конторскую работу в Милане 
найти нелегко. Найти работу труднее, чем ее потерять. Лишь бы не потерять свое 
доброе имя! 

- Поверь, я это сделал только ради тебя. Когда я узнал, что тебя схватили 
черные рубашки, что тебя жестоко пытают... 

Джаннина от удивления даже отступила на шаг, затем снова прильнула к решетке и 
крикнула так, что соседи встрепенулись, а тюремщик вскочил со скамейки: 

- Кто тебе сказал?