их могучие плечи и жилистые шеи. Походка людей, чьи спины так часто сгибаются 
под тяжелой кладью. По-русски - грузчик, по-грузински - муша, по-итальянски - 
факкино, по-тюркски - амбал, по-немецки - аусладер, по-китайски - кули. И в 
каком бы порту они ни трудились, - пусть одни из них едят на обед спагетти, 
другие - луковый суп, третьи - щи да кашу, четвертые - харчо, пятые - рис, - их 
прежде всего роднит специфическая походка. Кто подсчитает, сколько ящиков, 
мешков, тюков, кулей, бочек, корзин перетаскал каждый из шагающих мимо портовых 
грузчиков на своем горбу? Ни один океанский пароход не увезет такой груз. 

Этьен помнит портовых грузчиков в самые первые дни советской власти в Баку. 
Девятнадцатилетний Маневич стал тогда бойцом Первого интернационального полка и 
воевал в отряде Мешади Азизбекова. К ним в отряд пришел молодой амбал в рубище. 
Он работал на нефтяной пристани, и отрепья его были насквозь пропитаны 
керосином, мазутом и маслом. А его рубаха из мешковины, грязная до потери 
естественного цвета, была настолько пропитана потом, что на спине мельчайшими 
крупинками выступала соль. Когда молодому амбалу выдали красноармейское 
обмундирование, его отрепья торжественно сожгли, и они горели, как факел... 

Не потому ли Этьен вспомнил того молодого амбала, что увидел крупинки соли на 
рубахах грузчиков, сидевших за соседним столиком? 

Этьен заказал себе рыбный суп. Он прилежно вылавливал ложкой всякую морскую 
мелюзгу, начиная с креветок, мидий и кончая кальмаром, нарезанным кружочками. 
Рыбный суп жидковат, где ему сравниться с знаменитой ухой "буйабесс", которую 
Этьен едал в лучших ресторанах Марселя. Кажется, "буйабесс" приготовляют из 
девятнадцати сортов рыбы, а полагается запивать уху розовым вином. 

Трехчасовой дневной перерыв в магазинах был на исходе, когда Этьен вновь 
добрался до той улицы, где держала лавку Эрминия. 

Огляделся, перешел на теневую сторону. Дверь распахнута настежь. 

- Ну, как поживаете, Эрминия? 

- Как горох при дороге. 

Она ничем не выдала своего удивления и вела себя так, словно они условились с 
синьором Кертнером о свидании, словно они расстались вчера, хотя на самом деле 
виделись в последний раз месяца полтора назад, перед тем как синьор отправился 
в Испанию. 

Эрминия сделала Кертнеру комплимент - синьор прекрасно выглядит, исчезли все 
его морщинки и седины. В самом деле, плаванье на "Патрии" и жизнь под испанским 
небом пошли на пользу: он прокоптился не по сезону до черноты, волосы же слегка 
порыжели, густые брови и вовсе выцвели, а глаза, казалось, поголубели. 

Ни покупателей, ни гостей. Только что закончился дневной перерыв, и не торопясь 
могли они поговорить наедине обо всем, что их интересовало. 

Не теряя времени, Эрминия достала из-под корзины с виноградом сверток с 
бумагами, завернутый в листья папоротника. Если судить по тому, как Эрминия 
бросила на прилавок сверток, тот был не ценнее куска обоев. 

- Синьор Мессершмитт "потерял", - сказала чуть слышно Эрминия и показала 
подбородком на сверток, - эти чертежи. А Блудный Сын, - она подмигнула, - 
"нашел". В каюте капитана... 

Этьен молча кивнул. 

Эрминия отодвинула ящик с инжиром, нашла какие-то листки и протянула их 
Кертнеру. Листки были сплошь исписаны цифрами. 

Он бегло взглянул на листки и торопливо сунул их в карман. 

- А я все считаю, синьор Кертнер, сбиваюсь со счета, снова считаю, пересчитываю.
 У меня в лавке бухгалтерия намного проще. Знать бы только, что от моей 
портовой арифметики будет толк... 

- А вы знаете, как добывается один грамм розового масла? Мне рассказывал 
французский парфюмер из Драгиньяна: чтобы получить этот грамм, нужен букет из 
двух тысяч роз. 

- Вот это букет! Не пожалела бы на гроб каудильо! 

Этьен усмехнулся и отрицательно покачал головой: несущественно, как именно 
будет украшен гроб Франко. Важнее нанести ему поражение и устроить пышные 
политические похороны, а для этого каждому предстоит еще сделать очень много. 

Он начал инструктировать Эрминию. Сейчас выяснится, в каких она 
взаимоотношениях с арифметикой. Шифр-то двойной, к одному хитрому секрету