Моторист ушел в ангар, а Этьен лег под крылом "бреге" в душную, пыльную траву, 
спеша насладиться быстротечной тишиной аэродрома. 

Ночной зефир струит эфир, бежит, шумит Гвадалквивир... Может, он где-то там и 
шумит, но до летного поля не доносится даже влажное дыхание реки. Здешняя 
поздняя осень может смело поспорить с подмосковным августом. 

Он лежал с закрытыми глазами, и ему мерещился полевой аэродром в Подмосковье, к 
которому - как здесь сады - со всех сторон подступал лес. Там, на летном поле, 
трава давно пожелтела, пожухла, а на посадочную полосу уже не доносится грибное 
дыхание леса. Вечером лес виднеется не так отчетливо, он отступает от границ 
аэродрома. Прожекторов, как здесь, в Табладе, еще не завели, и над лугом 
стелется керосиновый чад. И стартовые огни, и ограничители, которые прошивают 
летное поле светящимися стежками, и большая буква "Т" на посадочной полосе - 
всюду фонари "летучая мышь". К сожалению, сверху их плохо видно, мешают крышки 
фонарей. Ночь напролет шли иногда занятия летчиков, наблюдателей. При свете 
карманного фонарика штурман Маневич делал поправки к расчетам и цементными 
бомбами поражал фанерные макеты, изображавшие колонну вражеских танков на шоссе.
 Кромешная тьма, только перед глазами мельтешат и мелко дрожат стрелки приборов,
 покрытые фосфором. Однако полет ощупью в темноте - вовсе не слепой полет, для 
которого нужна хитрая аппаратура... На рассвете керосиновые фонари гасят, 
последнюю копоть уносит предутренним ветерком, и, когда учлетов увозят с 
аэродрома, границы его видны из края в край, огражденные частоколом хвойного 
леса. Уже можно пересчитать все самолеты, совершившие посадку. Почему-то 
техникам выдавали тогда не маскировочные сети, а светлые чехлы, похожие на 
простыни. Чехлы сильно демаскировали аэродромы, и Этьен, лежа в душистой траве 
на берегу Гвадалквивира, запоздало раздражался, что наши самолеты не 
камуфлировали тогда, а кутали в светлые покрывала. И неуместно посыпали желтым 
песочком все дорожки. И расставляли на том аэродроме всевозможные яркие щиты и 
стенды, будто "наглядная агитация" рассчитана на противника, хотя бы и 
условного... 

Еще два года назад Этьен получил задание из Центра. Старик просил его тогда 
сосредоточиться на изучении вопросов, связанных со слепыми полетами, 
инструментальным самолетовождением, а также полетом авиационного соединения в 
строю и в тумане. 

"Вопросы чрезвычайно важные, и мы просим обратить на них самое серьезное 
внимание. 

С т а р и к". 

Каждое слово той шифрованной телеграммы отпечаталось в памяти, как боевой 
приказ. 

Сегодня, как все последние дни, Этьен много думал о Старике. Может, потому, что 
оба они сейчас под испанским небом? Вот бы оказаться рядом со Стариком, увидеть 
его! 

В последний раз они виделись в канун открытия Московского метрополитена. Над 
станцией "Красные ворота" светилась приземистая буква "М" и плакат: "Привет 
строителям метрополитена!" 

Берзин и Этьен подъехали на "эмочке", предъявили пропуска милиционеру и вошли в 
вестибюль, который встретил их сырым запахом непросохшего бетона. 

Этьен тоже был в форме, три шпалы на голубых петлицах, полковник, тогда еще не 
знали такого звания "подполковник". 

Подошли к эскалатору, Старик ступил на него с неловкостью новичка. Над соседним 
неподвижным эскалатором двое парней подвешивали таблицу: "Стойте справа, 
проходите слева, на ступени не садиться, тростей, зонтов и чемоданов не 
ставить". 

Парни засмеялись, глядя, как военный начальник едва не потерял равновесие и 
комично взмахнул руками. Старик и Этьен тоже засмеялись, оба были в отличном 
настроении. "Хочу показать европейцу наше метро, - сказал Старик, спускаясь по 
эскалатору. - Завтра на открытии будет чересчур для нас торжественно. Тебе 
спокойнее будет посмотреть без оркестра и без дипломатов..." Старик осторожно 
соступил с эскалатора, Этьен поддержал его под локоть. Они прошлись по пустой 
станции, с восхищением осматривая мраморные стены, вышли на перрон. Группа 
будущих дежурных в форменных красных фуражках, с дисками в руках отрабатывала 
команду: "Готов!" Инструктор кричал: "Повторить!" - и снова вздымались диски 
над головой, снова звучал разноголосый сигнал к отправлению будущих поездов. 
Подошел поезд. Старик и Этьен вошли в пустой вагон, с удовольствием сели на 
кожаную скамью. Прозвучала одинокая, уже неучебная команда: "Готов!" Поезд 
тронулся. И в пустом вагоне Старик поделился с Этьеном тревожными впечатлениями 
о только что прочитанной книге Гитлера "Майн кампф", полной явных и скрытых 
угроз в адрес Советской России. А Зорге сообщал, что японцы все воинственнее 
поглядывают на запад и тоже на Россию. "Вторая пятилетка, только становимся на