ему некогда ответить на вопрос. 

- А по мне, так пусть республиканцы озолотят отпрыска знатного австрийского 
рода! Мне их песет не жалко! - продолжал Кертнер, горячась или делая вид, что 
горячится. - Допустим, мы продадим испанцам свои лицензии вместо Геррена. 
Заработаем четверть миллиона рейхсмарок. Но при этом выпустим из рук жар-птицу. 
И может быть, уже никогда ее не поймаем. 

Гунц сидел молча, уставясь в угол и прищурившись так, будто брал кого-то на 
мушку. 

- Патенты нетрудно выкрасть, - наступал Кертнер. - Или они перейдут к нам по 
наследству заодно с их премьер-министром... Надеюсь, вы не сомневаетесь, что 
очень скоро все секреты испанского военного министерства станут нам известны? 
Ну как долго все секретные патенты еще будут в руках красного правительства? - 
спросил Кертнер, маскируя запальчивым тоном провокационный смысл своего вопроса.
 

- Недель пять-шесть, самое большее - восемь... 

Теперь труднее всего скрыть волнение, вызванное тем, что страшная догадка 
подтверждалась. Значит, мятежники даже наметили для себя ориентировочный срок? 
А на какие приметы опирается догадка Гунца? 

- Так или иначе, все секреты Геррена должны попасть к тезке нашего патрона, - 
жестко и спокойно произнес Кертнер тоном, каким отдают приказания, когда 
чувствуют за собой право их давать. 

Гунц сразу догадался, на какого тезку Теуберта намекал гость, - речь шла о 
Вильгельме Канарисе. 

Кертнер вернул письмо, и Гунц спрятал его снова в сейф, но по тому, как Гунц 
держал письмо, как нерешительно запирал сейф, Этьен уже твердо знал, что в 
таком виде секретное письмо отправлено не будет. 

Гунц проводил гостя, внешне поведение хозяина ни в чем не изменилось. Но Этьен 
знал, что понравился этому офицеру абвера, который хорошо научился носить 
штатский костюм, только в походке его сохранилось что-то армейское. Казалось, 
был бы кабинет у Гунца попросторнее, он сразу перешел бы на строевой шаг. 

Прощаясь, Хуан Гунц спросил у гостя, в каком отеле тот остановился. Кертнер 
ответил, что громадный десятиэтажный "Колумб" показался ему слишком шумным и он 
предпочел отель "Ориенто" на Рамбляс де лос Флорес. Хозяин одобрил выбор, он 
понял, что гость не экономит на своих удобствах. Гунц выразил уверенность, что 
они еще встретятся, он рад был бы увидеть герра Кертнера у себя дома. Этьен 
почувствовал, что Гунц говорит искренне; вот до их беседы Хуану Гунцу не пришла 
бы в голову мысль приглашать Кертнера к себе домой, на Калье де Хесус, 51. 

Встретил Гунц своего гостя с чопорной почтительностью. Она была естественным 
откликом на рекомендацию Теуберта, но не могла скрыть всегдашней 
профессиональной настороженности, и смотрел Гунц на гостя прищурясь, как бы 
прицеливаясь. 

А когда хозяин провожал гостя, почтительность стала непритворной, потому что в 
глубине своего разведчицкого нутра он ощутил превосходство гостя. Гунц 
справедливо считал себя неплохим офицером абвера, но лишь самому себе 
признавался, что ему не хватает политической дальнозоркости, умения предвидеть, 
и вопросы стратегии ему не по плечу. Наверное, поэтому он в армии дослужился 
только до обер-лейтенанта. 

Итальянский посол фирмы "Ветряные двигатели" проэкзаменовал его сегодня, как 
зеленого ефрейтора, и Гунц знал, что удостоился у приезжего и у самого себя 
плохой отметки. 

Но именно потому, что Гунц дисциплинированно признал превосходство гостя и 
воспринимал его как соратника, старшего по званию, он был так предупредителен и 
внимателен к Кертнеру, когда они встретились в субботу вечером на кинопросмотре.
 

Хуан Гунц, которого, кстати, все в консульстве называли Гансом, перезнакомил 
Кертнера с вожаками германской колонии в Барселоне; здесь был и директор 
филиала "Люфтганзы" граф Берольдинген. 

До кинопросмотра разговор вертелся вокруг статьи английского лорда Ротермира, в 
которой тот защищал фюрера, вокруг призыва Свена Гедина к восстановлению 
справедливости в колониальном вопросе и вокруг "провокаций" коммунистов. Дошло 
до того, что через несколько дней после победы республиканцев на выборах в 
Барселоне расклеили портреты Тельмана, в связи с его пятидесятилетием, и 
подняли крик о "терроре в Третьем рейхе". Типичная левая демагогия!