хорошо фехтовал. Комвзвода на занятиях по штыковому бою вызывал для
демонстрации именно меня. Поэтому в мечтах я представлял себе, как, придя на
фронт, отличусь в штыковом бою. Попав на фронт, я бережно относился к своему
трехгранному другу, хотя остальные солдаты выбросили их после первых же
походов. Мой штык создавал для них неудобства. Особенно ночью, когда мы
вповалку и в тесноте спали на полу. Но, несмотря на их "просьбы", я его не
выбрасывал и ждал рукопашной. Проснувшись однажды утром позже других, я
увидел, что штыка нет.  Ребята ухмылялись.  Если в  кино о Великой
Отечественной вам покажут рукопашную схватку, не верьте, это ложь.
   Утром начштаба еще шутил: "Война выигрывается ногами," а мы смеялись.
Сейчас не до шуток. С неба сыплется то ли дождь, то ли снег, и дует ветер.
Под ногами то раскисшая глина, то песок. Растительности почти никакой.
Только засохший бурьян. Населенных пунктов тоже нет.
   Дали сухой паек: по селедке и куску кукурузного хлеба. После привала
подняться почти невозможно. Темнеет. А мы все идем и идем.
   Наконец голоса: "Пришли". Падаем на землю. Через какое-то время мокрый
снег и ветер заставляют подняться. Оглядываюсь вокруг. Никаких строений.
Голая степь. Солдаты лежат на земле. Становится нестерпимо холодно. Бьет
дрожь. Ветер и дождь со снегом не прекращаются. Видны следы старой,
обсыпавшейся оборонительной линии. По укоренившейся разведческой привычке
обхожу окрестности. В поисках какого-либо укрытия отхожу все дальше и
дальше. Ура! Натыкаюсь на отдельный небольшой окопчик около метра глубиной.
Из последних сил ломаю бурьян, укладываю его на дно. Нахожу какие-то стебли
и делаю из них крышу, закладываю ее листьями бурьяна, присыпаю сверху
землей. Дворец готов. Забираюсь внутрь, снег не проходит, очень уютно.
Снимаю шинель, накрываюсь ею и постепенно согреваюсь. Усталость уходит.
   В преддремотном состоянии всплывают старые воспоминания о прошлой
жизни, недовольстве ею. Но сейчас же их вытесняет благостное чувство тепла и
уюта. И тут даю себе Вторую Великую клятву: Если даже в самых тяжелых
обстоятельствах у меня будет возможность вырыть окопчик и жить в нем, я буду
считать себя счастливым и ни за что не стану роптать на судьбу.


НОВЫЙ ГОД


   31 декабря 1942 г. наша 7-я Гвардейская бригада шла пустынной Сальской
степью. Опять бесконечная ходьба. Вдобавок есть хочется больше, чем всегда.
Рацион урезан. Грузовики с нашими продуктами и новогодними подарками попали
пару дней назад к немцам. А нам так хотелось получить эти подарки!
Заблудившихся шоферов можно понять. В Сальской степи, где нет никаких
ориентиров, заблудиться немудрено.
   Нескончаемая дорога вьется между песчаными холмами. Все однообразно и
монотонно. И вдруг в небе, пересекая наш путь, появились две большие птицы,
похожие на кур. Чувствуется, что они упитанны. Раздался выстрел, другой,
третий. Птицы продолжают лететь. Раздалось несколько автоматных очередей.
Затем началась сплошная стрельба. Почти все подняли свои автоматы, винтовки,
карабины и начали палить по птицам. А они продолжали лететь, как ни в чем не
бывало. Вся степь огласилась таким гулом, что казалось идет серьезный бой.
Несколько командиров метались между стреляющими и что-то кричали. Но ничего
не было слышно. Всеми овладел азарт, две тысячи стволов продолжали стрелять.
Казалось чудом, что птицы еще машут крыльями и летят. Но вот одна как будто
ударилась о невидимую стену. Одно крыло перестало махать. Она не может
понять, что случилось, машет крылом и пытается как-то установить равновесие.
Но вот, видимо, еще одна пуля настигла ее, она перестала махать крыльями и
начала падать. Вторая птица почти тут же замерла в полете и устремилась
вниз.
   Несколько десятков солдат кинулись за ближайший холм к месту их
падения. Что там происходило не знаю. Но обошлось все же без жертв.
   Движемся дальше, обсуждая случившееся. Спускаются сумерки. Делаем еще
переход и останавливаемся на ночлег. Вокруг все та же степь с песчаными,
поросшими бурьяном холмами. Мы, человек десять  из  взвода разведки,
расположились в лощине, сели на землю, молчим, отдыхаем. Пытаемся из сырых
веток кустарника разжечь костер. Ничего не получается. Сказали, что ужина не
будет. Пронизывающий ветер донимает все больше. Сидение в холоде, да еще во
влажной одежде, становится неуютным. Вспоминаю, что это новогодняя ночь,
наша невеселая новогодняя ночь. Спать еще не хочется. Мы, разведчики,
привыкли, что основная наша деятельность проходит по ночам: то боевое
охранение, то попытки взять "языка", то доставка боеприпасов в роты, то
ведешь кого-то ночью на передовую, то сопровождаешь туда повара с кухней, то
что-то еще.
   Когда усталость немного прошла, вскидываю автомат и иду в темноту
прогуляться по окрестностям. Замечаю в соседней ложбине что-то вроде
привязи, около которой стреножены лошади. Иду туда. Лошади одни, никого нет.
На мордах у них болтаются торбы то ли с овсом, то ли с чем-то еще. Они
периодически их встряхивают и жуют содержимое. Подхожу ближе. Щупаю торбу у
одной из них и определяю, что там кукурузные початки. Засовываю руку в
торбу, предварительно дав лошади шлепок, чтобы не вздумала кусаться и достаю
кукурузный початок. Он в зеленой лошадиной слюне и до половины изгрызен.
Вытираю початок о полу шинели и пытаюсь жевать. Зерна высохшие, твердые как