Днепропетровском. 

Ранение оказалось серьезным, и меня эвакуировали в Москву. Рана заживала 
медленно. Пришлось пролежать в Центральном военном госпитале в Москве до 13 
октября 1941 года. Военный хирург Петр Васильевич Мандрыка принимал все меры, 
чтобы сохранить ногу. Через четыре недели сухожилие стало постепенно срастаться,
 а еще через неделю я уже мог ходить по двору госпиталя без костылей. 

Обстановка на всех фронтах Великой Отечественной войны в то время была 
исключительно тяжелой. Немецко-фашистские войска продолжали наступать. Они 
подходили к Москве, Ростову, осадили Ленинград. 

Над Москвой то и дело появлялись вражеские самолеты. По сигналу воздушной 
тревоги нас, раненых, каждый раз выводили из палат в убежище. Мы, фронтовики, 
не любили ходить в укрытие и стремились во время воздушной тревоги остаться в 
палате. Но Петр Васильевич Мандрыка требовал подчиняться общим правилам. 

- Если бомба убьет вас в убежище, - шутя говорил он, - все же спрос с меня 
будет меньший. 

В середине октября над Москвой нависла смертельная опасность. Многие заводы и 
другие государственные предлриятия и учреждения стали эвакуироваться из столицы.
 Готовился к отъезду и Центральный военный госпиталь. 

Желая скорее вернуться в строй, я написал письмо товарищу Сталину и передал его 
через Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. 

В письме я сообщал, что здоровье мое восстановлено, хотя это и не 
соответствовало действительности, и что я могу приступить к работе. 

Письмо не осталось без ответа. 13 октября меня вызвали в Ставку Верховного 
Главнокомандования, и я был принят товарищем Сталиным в Кремле, в его рабочем 
кабинете. 

И. В. Сталин куда-то торопился, поэтому наша беседа была краткой. Прежде всего 
он осведомился о моем здоровье. Я ожидал этого вопроса и ответил, что чувствую 
себя прекрасно, в любую минуту могу приступить к работе. О том, что мне 
разрешено ходить лишь в специально изготовленной ортопедической обуви, я 
умолчал. 

Последовал новый вопрос, приведший меня в уныние: 

- Можете ли вы немедленно выехать на Урал? "На Урал! В тыл! - мелькнуло в 
голове. - Значит, прощайте надежды на фронт!" 

По-видимому, Сталин прочел в моих глазах эту беспокойную мысль, потому что 
добавил, подчеркивая каждое слово: 

- Поедете для выполнения специального задания Государственного Комитета Обороны.
 Учтите, задание очень срочное и важное. 

И, не дожидаясь моего согласия, считая вопрос решенным, приказал Поскребышеву, 
находившемуся тут же в кабинете, заготовить для меня мандат. 

В час ночи я снова встретился с И. В. Сталиным. Он принял меня на загородной 
даче в присутствии других членов Государственного Комитета Обороны. Заговорили 
о причинах отхода наших войск на Южном фронте. Спросили мое мнение. Я сказал то,
 что и им было хорошо известно: 

- Войска Южного фронта вынуждены были отступить за Днепр потому, что противник, 
используя свое превосходство в силах, все время заходил нам во фланг и тыл. У 
нас не было необходимых резервов для отражения ударов обходящей бронетанковой 
группировки врага, а все имеющиеся войска были скованы с фронта значительными 
силами противника. Оборонительные же рубежи, подготовляемые местным населением, 
из-за отсутствия резервов мы не смогли занять заблаговременно. 

Из-за отсутствия танков, бронебойных снарядов и противотанковой артиллерии в 
войсках Южного фронта значительно снижалась эффективность борьбы с 
неприятельскими танками. 

Но, несмотря на все трудности и большое численное превосходство наступающего 
противника, наши войска сражались исключительно самоотверженно, часто 
переходили в контратаки, нанося врагу большой урон. 

Затем разговор зашел о моей предстоящей поездке на Урал. 

- Положение на фронте сейчас зависит от того, насколько быстро и эффективно мы 
сумеем подготовить резервы, - сказал Иосиф Виссарионович. Вот вам, товарищ 
Тюленев, и поручается срочно выехать на Урал для формирования и обучения 
резервных дивизий. Необходимо самое серьезное внимание обратить на обучение их