садимся в вагон, устраиваемся в купе. 

Поезд тронулся. За окном в густых декабрьских сумерках, которые словно прилипли 
к заиндевевшим стеклам, неторопливо проплыли смутные очертания затемненных 
домов московской окраины, приглушенным, тусклым светом перемигнулись светофоры 
и все растворилось в кромешной вьюжной тьме - ни единого огонька, даже искорки 
во всем заоконном пространстве. 

В Саратове, куда мы прибыли 7 декабря, "личный состав" нашего вагона пополнился 
писателями Александром Корнейчуком и Вандой Василевской. Они тоже направлялись 
на Донской фронт - для встречи с воинами его частей и соединений. 

Поезд двигался от Саратова медленно - шпалы временной железной дороги, 
уложенные прямо на мерзлый грунт, не обеспечивали приемлемой прочности пути. 
Соответственно тянулось и время, образуя не частую в военную пору возможность 
для обстоятельного разговора с интересными собеседниками. 

Прислушиваясь к ленивому перестуку колес вагона, мы вели разговор о предстоящих 
встречах писателей с бойцами и командирами, о помощи, которая им понадобится 
для реализации творческих планов. 

Возвращаясь в общем разговоре к нашим военным делам, мы невольно касались новой 
пьесы Александра Корнейчука "Фронт", в которой ярко раскрывались темы героизма 
советских воинов и стиля командования, подвергались смелой критике устаревшие 
формы руководства боевыми действиями, ставился вопрос об этике поведения в бою 
командиров высокого ранга. 

Мне не удалось тогда увидеть эту пьесу в театре, но прочитал ее в газете 
"Правда", где она была опубликована полностью. Пьеса, выражаясь военным языком, 
была принята на вооружение в качестве активного средства, содействующего 
формированию нового подхода к решению задач, выдвигавшихся ходом боевых 
действий на фронтах Великой Отечественной войны. 

Мне еще не раз доведется встречаться с этими интересными, талантливыми 
писателями, но это дорожное первое знакомство сохранилось в памяти в мельчайших 
подробностях. 

Прибыв утром 8 декабря в Камышин, мы пересели в автомашины и по накатанной 
фронтовой дороге направились прямо в Заварыкино, где располагались Военный 
совет и штаб фронта. 

Поездка наша подходила к концу, и я невольно старался представить себе, 
нарисовать в воображении образы людей, с которыми мне предстояло делить теперь 
все радости и огорчения. 

Многолетняя практика общения с командирами и политработниками самых различных 
рангов подсказывала, что в служебных и личных взаимоотношениях должностных лиц 
содержится множество подчас незримых, но постоянно присутствующих причин как 
для самой плодотворной, творческой работы, так и для мешающей делу 
обостренности отношений. 

Мне очень хотелось верить, что отношения на новом месте сложатся благоприятные, 
поскольку масштабы поставленных задач и ответственность перед партией и Родиной 
за успехи целого фронта не просто располагали к тому, а настоятельно требовали 
единоустремленной, без всяких оговорок дружной работы, при которой все 
способности и энергия командиров и политработников образуют в сумме единую, 
активно действующую силу. 

* * * 

...Наскоро разместившись в отведенном мне просторном деревенском доме, привел 
себя в порядок после дороги, поинтересовался, как устроились мои подчиненные, и 
тут же пошел представляться командующему фронтом. 

Хотя время встречи и не было оговорено, мне показалось, что К. К. Рокоссовский 
меня ждал именно в ту минуту. Во всяком случае, едва я появился в дверях 
маленькой светелки, служившей, как оказалось, рабочим кабинетом, командующий 
по-молодому энергично поднялся из-за стола, сделал широкий шаг навстречу, 
протянул руку и, упредив меня, просто сказал: 

- Рокоссовский! 

Представился и я. Командующий чуть заметно улыбнулся: 

- Все знаю, Константин Федорович. Присаживайтесь, пожалуйста. 

Первое впечатление... 

Рокоссовский оказался человеком очень высокого роста. Но кроме того, отличался 
он той спортивной статью, которая столь привлекательно молодит людей. Я знал,