Москве вражеской танковой колонны столь внушительной протяженности. И при всем 
понимании того, что в войне с появлением высокоманевренных танковых, 
механизированных и воздушно-десантных войск неожиданности разного рода не 
исключены и даже в известной мере неизбежны, в данном случае, неосведомленность 
Генерального штаба, располагавшего достаточным количеством средств для 
своевременного вскрытия передвижений вражеских, войск и даже замыслов 
противника, казалась слишком маловероятной. У меня было больше оснований 
полагать, что ошиблись все-таки мы, а если более конкретно, то воздушные 
разведчики, оказавшиеся в плену показавшейся им наиболее убедительной версии. 
Но ведь породить ее могло и какое-то стечение обстоятельств! А мой доклад в 
Генштаб об этом, как об установленном факте, мог вызвать немедленное 
осуществление мер на государственном уровне, отвлечь силы и средства от 
участков действительно в этом нуждавшихся. Вот в таком случае последствия 
безответственной поспешности могли оказаться весьма тяжелыми. 

В третий раз по моему приказу были подняты в воздух самолеты. Их теперь 
пилотировали командиры эскадрилий. Они несколько раз прошли над разными 
участками колонны, были также встречены массированным огнем, на что ответили 
бомбометанием. Опытные авиаторы не только рассмотрели на бортах танков кресты, 
но и определили их типы: Т-3 и Т-4. Только после этого они вернулись на 
аэродром и тут же доложили о своих наблюдениях. 

А пока, еще не получив результатов последнего полета, я приказал комбригу 
Елисееву и начальникам подольских пехотного и артиллерийского училищ выступить" 
занять оборону на рубеже Малоярославецкого укрепленного района, надежно 
перекрыть Варшавское шоссе, выслав вперед на автомашинах передовой отряд 
пехотного училища, усиленный батареей или дивизионом артиллерийского училища, с 
задачей двигаться в сторону Юхнова, и в случае появления противника удерживать 
рубеж до подхода подкреплений. Если же противника не окажется, курсанты 
проведут этот марш по тревоге как учебный. 

В 15 часов Н. А. Сбытов доложил: 

- Товарищ член Военного совета! Данные полностью подтвердились. Это фашистские 
войска. Голова танковой колонны уже вошла в Юхнов. Летчики были обстреляны, 
среди них есть раненые. 

Отчетливо представляя реакцию на этот мой звонок, я снова попросил соединить 
меня с маршалом Б. М. Шапошниковым. Готовясь к докладу, я все же полагал, что и 
Генштаб теперь уже наверняка осведомлен о случившемся. Это намного упростило бы 
предстоявший нелегкий, как думалось, разговор. 

- Товарищ маршал, - спросил я с твердым намерением довесил дело до полной 
ясности. - Каково положение на Западном фронте? 

- Послушайте, товарищ Телегин, - уже явно не сдерживая раздражения, о чем 
свидетельствовало отсутствие привычного слова "голубчик", произнес Борис 
Михайлович. - Что значат ваши звонки и один и тот же вопрос? Не понимаю, чем 
это вызвано? 

И тогда я, не переводя дыхания, доложил обо всем, что стало мне известно. В 
трубке на несколько томительных секунд воцарилось молчание. 

- Верите ли вы этим данным, не ошиблись ли ваши летчики? - спросил наконец Б. М.
 Шапошников. 

- Нет, не ошиблись, - ответил я решительно. - За достоверность сведений отвечаю,
 за летчиков ручаюсь... 

- Мы таких данных не имеем... это невероятно... - озабоченно произнес Б. М. 
Шапошников и положил трубку... 

Не зная еще, как оценить такое неожиданное завершение беседы, все же 
почувствовал некоторое облегчение, словно бы с плеч свалился груз столь трудно 
давшегося решения. Так что же дальше? 

Через три-четыре минуты раздался звонок "кремлевки". Снимаю трубку, слышу 
чей-то хорошо поставленный голос: 

- Говорит Поскребышев. Соединяю вас с товарищем Сталиным. 

Через несколько секунд - другой голос, хорошо знакомый: 

- Телегин? 

- Так точно, товарищ Сталин. 

- Вы только что докладывали Шапошникову о прорыве немцев в Юхнов? 

- Да, я, товарищ Сталин!