зависеть дальнейшее развитие всей второй мировой войны, поведение Японии, 
Турции и т. д., а может быть, и исход войны в целом"{28}. 

Военная разведка доносила в Генеральный штаб: "Германия готовится к 
решительному наступлению на Восточном фронте, которое развернется вначале на 
южном секторе и распространится в последующем к северу... Наиболее вероятный 
срок весеннего наступления - середина апреля или начало мая 1942 г."{29}. 

Об этом же 23 марта органы госбезопасности сообщили в ГКО: "Главный удар будет 
нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на 
Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю. Этим путем немцы 
надеются достигнуть источников кавказской нефти"{30}. 

Однако данные разведки не были полностью учтены. Ставка и Генштаб исходили из 
того, что самая сильная группировка вермахта в составе 70 дивизий продолжала 
находиться на центральном участке советско-германского фронта, по-прежнему 
угрожая столице. Поэтому представлялось наиболее вероятным, что главный удар 
враг нанесет на московском направлении. "Это мнение, как мне хорошо известно, 
разделяло командование большинства фронтов"{31},свидетельствует А. М. 
Василевский. 

По свидетельству маршала Г. К. Жукова, Верховный Главнокомандующий считал, что 
летом 1942 г. противник в состоянии будет наступать одновременно на двух 
стратегических направлениях - западном и на юге страны. Но и Сталин больше 
всего опасался за московское направление{32}. В дальнейшем выяснилось, что этот 
вывод не подтвердился развитием событий. 

Оценка обстановки показывала, что ближайшая задача должна заключаться в 
активной стратегической обороне советских войск, накоплении мощных обученных 
резервов, боевой техники и всех необходимых материальных средств с последующим 
переходом в решительное наступление. Эти соображения в середине марта были 
доложены Верховному Главнокомандующему Б. М. Шапошниковым в присутствии А. М. 
Василевского. После этого работа над планом летней кампании продолжалась. 

Генеральный штаб правильно считал, что, организуя временную стратегическую 
оборону, советская сторона не должна при этом вести наступательные действия 
большого масштаба. Сталин, плохо разбиравшийся в вопросах военного искусства, 
не согласился с этим мнением. Г. К. Жуков поддерживал Б. М. Шапошникова, но 
считал, однако, что в начале лета на западном направлении следует разгромить 
ржевско-вяземскую группировку, удерживавшую обширный плацдарм относительно 
недалеко от Москвы{33}. 

В конце марта Ставка вновь обсуждала вопрос о стратегическом плане на лето 1942 
г. Это было при рассмотрении представленного командованием Юго-Западного 
направления плана проведения в мае большой наступательной операции силами 
Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. "Верховный Главнокомандующий 
согласился с выводами и предложениями начальника Генштаба,- пишет А. М. 
Василевский,- но приказал одновременно с переходом к стратегической обороне 
предусмотреть проведение на ряде направлений частных наступательных операций: 
на одних - с целью улучшения оперативного положения, на других - для упреждения 
противника в развертывании наступательных операций. В результате этих указаний 
было намечено провести частные наступательные операции под Ленинградом, в 
районе Демянска, на смоленском, львовско-курском направлениях, в районе 
Харькова и в Крыму". 

Как расценивать то обстоятельство, что столь авторитетный военный деятель, как 
Б. М. Шапошников, возглавлявший высшее военное учреждение страны, не пытался 
отстоять свои предложения по вопросу, от правильного решения которого так много 
зависело? А. М. Василевский объясняет это следующим образом: "Многие, не 
осведомленные о тех трудных условиях, в которых приходилось работать 
Генеральному штабу в минувшую войну, могут справедливо обвинять его руководство 
в том, что оно не сумело доказать Верховному Главнокомандующему отрицательные 
последствия решения обороняться и наступать одновременно. В тех условиях, когда 
чрезвычайно остро ощущался недостаток в подготовленных резервах и в 
материально-технических средствах, ведение частных наступательных операций 
являлось недопустимой тратой сил. События, развернувшиеся летом 1942 года, 
воочию показали, что только переход к временной стратегической обороне по всему 
советско-германскому фронту, отказ от проведения наступательных операций, таких,
 например, как Харьковская, избавили бы страну и ее вооруженные силы от 
серьезных поражений, позволили бы нам значительно раньше перейти к активным 
наступательным действиям и вновь захватить инициативу в свои руки. 

Допущенные Ставкой и Генеральным штабом просчеты при планировании боевых 
действий на лето 1942 года были учтены в дальнейшем, особенно летом 1943 года, 
когда принималось решение о характере боевых действий на Курской дуге"{34}. 

Историки минувшей войны еще не исчерпали изучения проблемы планирования летней 
кампании 1942 г., она нуждается в дальнейших углубленных исследованиях. При 
этом следует учитывать и то общее положение, что неудачи советских войск весной 
и летом 1942 г. не являлись неизбежными{35}.