Положение войск 16-й армии на сухиничском направлении улучшилось. Да и нашему 
штабу стало полегче, поскольку немцы с их пушками теперь были отброшены от 
Сухиничей.

Все шло хорошо. Была твердая уверенность, что в Маклаках немцам сидеть уже 
недолго. 8 марта я побывал с группой товарищей в частях, которым предстояло 
штурмовать этот последний крупный опорный пункт. А затем на аэросанях вернулся 
на КП.

Кстати, об этих аэросанях стоит кое-что рассказать.

Куда ни глянь – все в снегах. Проезжих дорог мало, да и тут сугроб на сугробе. 
У нас же было правилом поддерживать личную связь с войсками армии, хотя они и 
растянулись на большом пространстве.

По нашей просьбе В.Д. Соколовский прислал аэросанную роту. Располагалась она 
при штабе тыла армии. Каждые аэросани были вооружены легким пулеметом.

Очень крепкая помощь, и не только для живой связи, как обнаружилось.

Во второй половине февраля немецкий лыжный отряд – до двухсот с лишним солдат – 
ночью проник к нам в тыл и пересек дорогу, питавшую правое крыло армии всем 
необходимым. Создалось на время критическое положение.

Главный наш связист полковник П.Я. Максименко был как раз тогда в аэросанной 
роте. По его инициативе ее и использовали для удара по врагу.

Рота моментально выдвинулась в район, занятый немецкими лыжниками, развернулась 
и с ходу атаковала, ведя огонь из четырнадцати своих пулеметов. Немцы были 
рассеяны, истреблены. Спаслись только те, кому удалось добежать до кустов на 
опушке леса.

Взятые в этой стычке пленные в один голос говорили, что эта атака их ошеломила: 
они приняли аэросани за танки и были поражены, почему же машины как будто летят 
по глубокому снегу. (У этого замечательного в зимних условиях средства было 
слабое место – пропеллер мешал двигаться по узким лесным дорогам и кустарникам.
)

Об этом случае я рассказал в свое время Илье Эренбургу, он тоже побывал у нас в 
Сухиничах. И помнится, писатель долго возился с письмами и документами, взятыми 
у убитых немецких лыжников, отбирая что-то нужное для своих едких и гневных 
статей в «Красной звезде».

Итак, аэросани с быстротой и удобством доставили меня из-под Маклаков на КП. 
Предстояло поработать над приказом о действиях войск после захвата опорного 
пункта. А вечером мы все решили пойти на собрание, посвященное Международному 
женскому дню. В нашей штаб-квартире, как обычно, работали вместе со мной 
Малинин, Казаков и еще несколько офицеров штаба. Я уже взялся за ручку, чтобы 
подписать приказ, как за окном разорвался бризантный снаряд. Осколок угодил мне 
в спину. Сильный удар… Невольно сорвались слова:

– Ну, кажется, попало…

Эти слова я произнес с трудом, почувствовал, что перехватило дыхание.

Ранение оказалось тяжелым. По распоряжению командующего фронтом меня 
эвакуировали на самолете в Москву, в госпиталь, занимавший тогда здания 
Тимирязевской академии.

Это было уже третье ранение за время службы в рядах Красной Армии. И все вышло 
не так, как раньше…

7 ноября 1919 года мы совершили набег на тылы белогвардейцев. Отдельный 
Уральский кавалерийский дивизион, которым я тогда командовал, прорвался ночью 
через боевые порядки колчаковцев, добыл сведения, что в станице Караульная 
расположился штаб омской группы, зашел с тыла, атаковал станицу и, смяв белые 
части, разгромил этот штаб, захватил пленных, в их числе много офицеров.

Во время атаки при единоборстве с командующим омской группой генералом 
Воскресенским я получил от него пулю в плечо, а он от меня – смертельный удар 
шашкой.

В июне 1921 года Красная Армия добивала барона Унгерна на границе с Монголией. 
У станицы Желтуринская 35-й кавполк, которым я командовал, атаковал 
прорвавшуюся через нашу пехоту унгерновскую конницу. В этом бою я был ранен 
второй раз, в ногу с переломом кости.

Те раны получены в жаркой схватке. А вот третье ранение… Комнатная обстановка, 
перо в руке, случайно разорвавшийся близ дома снаряд. Не то время. Не та война. 
И должность не та…