истринский рубеж, не дожидаясь, пока противник силою отбросит туда 
обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище.

Ко всему сказанному выше в пользу такого решения надо добавить и то, что войска 
армии понесли большие потери и в людях и в технике. Я не говорю уже о 
смертельной усталости всех, кто оставался в строю. Сами руководители буквально 
валились с ног. Поспать иногда удавалось накоротке в машине при переездах с 
одного участка на другой.

Командующий фронтом не принял во внимание моей просьбы и приказал стоять 
насмерть, не отходя ни на шаг.

На войне возникают ситуации, когда решение стоять насмерть является единственно 
возможным. Оно безусловно оправданно, если этим достигается важная цель – 
спасение от гибели большинства или же создаются предпосылки для изменения 
трудного положения и обеспечивается общий успех, во имя которого погибнут те, 
кто должен с самоотверженностью солдата отдать свою жизнь. Но в данном случае 
позади 16-й армии не было каких-либо войск, и если бы обороняющиеся части 
погибли, путь на Москву был бы открыт, чего противник все время и добивался.

Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг 
командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением 
командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б.М.
 Шапошникову. В телеграмме ему мы обстоятельно мотивировали свое предложение. 
Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше 
правильное и что он, как начальник Генштаба, его санкционирует.

Зная Бориса Михайловича еще по службе в мирное время, я был уверен, что этот 
ответ безусловно согласован с Верховным Главнокомандующим. Во всяком случае, он 
ему известен.

Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на 
рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные 
отряды, которые должны были отходить только под давлением противника.

Распоряжение было разослано в части с офицерами связи.

Настроение у нас поднялось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы 
сломают себе зубы. Их основная сила – танки упрутся в непреодолимую преграду, а 
моторизованные соединения не смогут использовать свою подвижность.

Радость, однако, была недолгой. Не успели еще все наши войска получить 
распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от 
Жукова. Приведу ее дословно:

«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище 
отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не 
отступать. Генерал армии Жуков».

Что поделаешь – приказ есть приказ, и мы, как солдаты, подчинились. В 
результате же произошли неприятности. Как мы и предвидели, противник, продолжая 
теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу 
Истру и захватил на ее восточном берегу плацдармы. Южнее же Волжского 
водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро 
продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв. Его 
войска выходили во фланг и в тыл оборонявшейся у нас на правом фланге 126-й 
стрелковой дивизии, а она и до этого была сильно ослаблена и еле сдерживала 
наседавшего врага. Одновременно был нанесен удар из района Теряевой Слободы, и 
немецкие танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское 
водохранилище с севера.

На клинском и солнечногорском направлениях создалась весьма тяжелая обстановка. 
Немецко-фашистское командование добилось здесь большого превосходства над 
нашими силами, введя в бой шесть дивизий: три танковые (6, 7 и 2-я), две 
пехотные (106-я и 35-я) и одну моторизованную (14-я).

Для организации противодействия противнику мною был послан в Клин мой 
заместитель генерал-майор Ф.Д. Захаров. К этому времени действовавшая здесь – 
соседняя справа – 30-я армия генерала Д.Д. Лелюшенко была передана Западному 
фронту. Нужно было объединить в одних руках управление войсками, оказавшимися 
на стыке двух армий. Вот для этого и был направлен генерал Захаров. Но сил для 
задержания наступавших вражеских войск здесь оказалось мало. Это были 
малочисленная 126-я стрелковая дивизия, очень слабая 17-я кавдивизия, 25-я 
танковая бригада, имевшая двенадцать танков, причем только четыре из них – Т-34.


Подвергшиеся удару немцев части 30-й армии – 107-я дивизия числом около трехсот 
человек и 58-я танковая дивизия, не имевшая танков, были отброшены и рассеяны. 
Танковые соединения врага стали быстро продвигаться к Клину, обходя с севера 
части нашей армии. Собрав все, что только можно было в этих условиях собрать,