Сколько с тех пор пришлось пройти, увидеть, пережить, прежде чем удалось 
осуществить свой замысел, получить это большое интервью и подготовить материал 
для очерка о выдающемся полководце Великой Отечественной войны! 

ВОЕНКОМ ГОРОДА НИКОЛЬСКА 

Лишь в середине зимы 1918 года фейерверкер дивизиона тяжелых орудий особого 
назначения Иван Конев возвратился в родные края. Ехал на родину, мечтая 
поскорее взяться за привычные мирные дела, по которым истосковался в окопах. 
Знал, что деревни разорены, что война высосала из них все соки, что женщины, 
дети, старики крестьяне перебиваются с хлеба на квас. Но твердо знал он и то, 
что весь уклад жизни теперь изменится. В стране совершилась пролетарская 
революция, на местах укреплялась новая власть Советов, корни старого строя были 
подорваны, начиналась новая, особая жизнь - без помещиков, фабрикантов. 

Об этой жизни и размышлял Иван Конев, с волнением посматривая с верхней полки 
на перелески и боры родной Вологодчины, местами подступавшие прямо к 
железнодорожному полотну. 

С мечтой о сельской тишине, о мирной, любимой с детства работе сошел Иван с 
поезда и, перебросив за плечи вещевой Мешок, зашагал по знакомой дороге. Его 
нагнала попутная подвода. Мужичок, ехавший в том же направлении - на деревню 
Лодейно, посадил солдата. И здесь, по дороге домой, в крестьянской подводе, 
растаяла мечта артиллериста об отдыхе и покое. 

- Власть-то новая, может, она и правильная, кто спорит. Свой брат в волости, да 
не крепко она на ногах стоит, эта самая власть. Ноги у нее дрожат, - говорил 
подводчик. 

- Как это дрожат? Что ты такое порешь? 

- А так вот и порю, - продолжал мужичок, помахивая кнутом. Подламывают ей ноги, 
этой самой новой власти. Устоит ли, нет ли? Это еще большой вопрос. 

- Никаких вопросов. Власть перешла к Советам везде. Наша власть рабочая и 
крестьянская, - отвечал Конев. - Никакой другой власти у нас не будет. 

- И это еще на воде вилами писано, - уклончиво ответил мужичок. - Мое дело 
сторона. Мне что ни поп, то батька. Мое дело - пахать да сеять. А только ты, 
служивый, не очень надейся. Может, у вас в Питере все там гладко, а у нас, 
заметь, лесные края, и многие жители на новую власть свое мнение имеют. Ты, 
служивый, поди-ка, ярый большевик? 

- Пока еще нет. Но сочувствующий. 

- А коли сочувствуешь - остерегись. Погляди-ка лучше по сторонам, чья возьмет. 
Ох, какой это еще вопрос, служивый! А впрочем, мне что, мое дело сторона. Но-о, 
Лыска... 

Лошадь, сбруя - все это у подводчика было справное, наверно, и хозяйство у него 
немалое, крепкое, и хлеба в достатке. Иван Конев понял, что это один из тех, 
кого в их краях звали "справными хозяевами". Стал расспрашивать, что, как, 
откуда-де у тебя такие опасения, но "справный хозяин", крепкий середняк, уже 
закрылся в своей раковине, ответил только: 

- Говорю тебе, солдат, я в эти дела не лезу. До дому доедешь, узнаешь. 

И, оказавшись дома, Иван Конев узнал, что во многом попутчик его был прав. И 
хотя земля у помещиков была уже отобрана, красные флаги висели и на сельсовете 
и на вновь открытой избе-читальне, в лесном этом уезде было неспокойно. Наряду 
с молодыми Советами существовала и заправляла делами старая земская управа. 
Сидевшие в ней сторонники старого режима не выполняли распоряжений новой власти,
 гнули свою линию. То тут, то там вспыхивали контрреволюционные мятежи, 
жестокие и кровавые. 

Едва переступив порог родного дома, едва выпив с отцом "со свиданьицем" и 
попарившись вместе в бане, о чем солдат давно мечтал, он уже расстался с мыслью 
об отдыхе: здесь, на Вологодчине, молодая, неокрепшая Советская власть была 
действительно в опасности, нуждалась в помощи, защите. 

И, не дав даже как следует высохнуть выстиранному с вечера теткой белью, Иван 
Конев на утренней заре запихал его в солдатский мешок, сунул туда же лепешек на 
дорогу, забрал привезенные с собою книги и уже шагал, держа путь к уездному 
городу Никольску. По дороге он решал, куда ему следует обратиться: в уездный 
исполком или в уком партии? И хотя он, большевистски настроенный солдат, был 
тогда еще формально беспартийным, пришел все-таки в уком: вот он я, Иван Конев, 
крестьянин, бедняк из Лодейно, сочувствующий. Чем я могу помочь Советской 
власти и партии?