сохранившийся район богатых особняков, а затем вышли на знакомую уже нам дорогу,
 лежавшую по-над Эльбой, все вздохнули свободно. Легкие жадно хватали воздух, 
напоенный соками влажной земли, свежей сыростью эльбинской поймы. Сады буйно 
цвели за невысокими решетчатыми заборами, и не было им никакого дела до только 
что отшумевшей страшной войны. 

Казалось, война обошла этот край. Впрочем, это почти так и было. Тут все 
осталось цело, и лишь белые простыни, свешивающиеся с балконов, с окон, 
напоминали о состоявшейся капитуляции. 

По пути наш искусствовед рассказал нам о Кёнигштейне, этом замке-крепости, где 
были отысканы сокровища. Машины приближались к знакомому памятному распадку, в 
котором совсем недавно хранились сокровища Дрезденской галереи. 

- Может быть, остановимся поглядеть? 

- Там уже нечего глядеть, - усмехнулся командующий. - Все картины теперь в 
надежном месте, стоят на просушке, и над ними колдуют лучшие реставраторы 
Москвы и Ленинграда... А ведь что там ни говори, вовремя мы освободили мадонну 
Сикстинскую, - продолжал он. - Мне доложили, что сырость сильно попортила почти 
все картины, что на иных краски отстают от полотна... Ну теперь-то они в верных 
руках. Мы с Иваном Ефимовичем Петровым, когда выпадет свободный час, ездим их 
смотреть. Любуемся. Иван Ефимович, кстати говоря, большой любитель и ценитель 
живописи. С ним интересно. И справочника не надо. 

- Это точно. А знаете, товарищ маршал, такого трофея, как у нас, у союзников 
нет. Говорят, они захватили все золото Рейхсбанка. Но ни за какое золото таких 
картин не купишь, - рассуждал искусствовед. - Это будет достойной компенсацией 
за музеи, картинные галереи, дворцы, которые гитлеровцы разграбили и разрушили 
у нас. 

Конев вновь поворачивается к нам с переднего сиденья и сурово смотрит на 
офицера, высказавшего такое предположение. 

- Вы так полагаете? - строго спрашивает он. - А я вот уверен, что правительство 
наше на это не пойдет. Хотя, вероятно, это было бы справедливо. 

- Но ведь немцы сколько всего у нас награбили? Сколько наших национальных 
ценностей из-за них погибло? 

- Не немцы вообще, а гитлеровцы. А мы не можем поступать, как они. 

- Но позвольте, товарищ маршал, а Наполеон? Он ведь, отступая, тащил с собой 
сокровища Московского Кремля на двадцати пяти подводах. И, убедившись, что не 
дотащит, утопил в каком-то озере. А англичане? Сколько они всего награбили для 
своего Британского музея! Я ведь эти коллекции знаю. Даже мумии из могил крали. 


- Вот именно. Награбили, нагребли, накрали... Мы советские воины, а не 
наполеоновские вояки и не английские империалисты, - раздельно, будто диктуя, 
говорил маршал. - Понятно это вам, товарищ подполковник? 

Конев произносит последние фразы строго, безапелляционно. 

Все эти ученые люди в нескладных шинелях, реставраторы, работающие над 
спасением и восстановлением полотен и скульптур, откровенно мечтали и даже не 
только мечтали, а мысленно уже размещали сокровища галереи в музеях Москвы, 
Ленинграда, Киева, Минска. Даже спорили при нас между собой, где что лучше 
смотреться будет. И честно говоря, мы с Крушинским разделяли их взгляды. 

- Конечно, казалось бы, справедливо все это забрать, чтобы, как говорят у нас 
на Вологодчине, тот, кто по шерсть пошел, вернулся бы стриженым. Долг платежом 
красен, - раздумывает вслух Конев. - Но все это принадлежит не Гитлеру, а 
немецкому народу. Ведь гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. 
Немецкий народ вечен. Вы что ж, забыли? Правильные, очень правильные слова... 

Годы спустя, прочитав решение Советского правительства о возвращении 
Дрезденской галереи, я вспомнил эти слова Конева. Была возвращена ее хозяину, 
немецкому народу, и сокровищница саксонских королей, найденная тогда в 
замурованных подвалах Кёнигштейна. Теперь и коллекция "Зеленого свода" 
выставлена в Дрездене, в специально реставрированном для нее дворце-музее. 

Вспоминая об этом, невольно думаю: как же правильно рассуждал этот дальновидный 
человек! 

У СТЕН БЕРЛИНА 

И наконец, маршал Конев в самый острый момент боев за Берлин. 

То, о чем мечтали четыре тяжких года все мы, советские люди, свершилось. Армии