эсэсовцы во время уличных боев. Черные руины еще источали запах гари. Но на 
левом крыле руин сохранился кусок стены. Вот к нему-то и привинтили доску, до 
поры до времени завесив ее полотном. 

Торжественный акт вылился во внушительную радостную демонстрацию благодарности 
Красной Армии, советскому народу. В толпе на площади находилось много 
иностранных, главным образом западных, корреспондентов. Плотным кольцом 
обступили они маршала. Пресс-конференция планом торжеств не была предусмотрена. 
Но Иван Степанович Конев согласился побеседовать с журналистами. 

Со стороны наших западных коллег посыпались странные вопросы: 

- Господин маршал, правда ли, что вы были кадровым офицером старой русской 
армии? 

- Вы участвовали в известном прорыве генерала Брусилова? В каком звании? Чем вы 
тогда командовали? 

- В каком царском военном училище вы получили специальное образование? 

- Кем был ваш отец? Как велики были его поместья? 

И наконец: 

- Чем вы, господин маршал, объясняете столь убедительные успехи ваших войск, в 
особенности в последний год войны? 

Мы, советские военные корреспонденты, оказавшиеся участниками стихийно 
возникшей пресс-конференции, знали подоплеку этих весьма странных и даже 
нелепых на первый взгляд вопросов. Несмотря на то что биографии наших 
полководцев были известны, на Западе появилась легенда, что наиболее выдающиеся 
из них, столь убедительно доказавшие превосходство над гитлеровским 
генералитетом рейхсверовской школы, считавшимся лучшим на Западе, будто бы 
получили образование в царских академиях, что сами они выходцы из 
привилегированных классов, чуть ли не аристократического происхождения. 

И вот теперь мы с интересом смотрели на маршала. Как он ответит? Рассердится? 
Высмеет? Пошлет ко всем чертям? Мне доводилось наблюдать его круглое, истинно 
русское лицо в минуты интенсивного артиллерийского обстрела. Оно всегда 
оставалось спокойным. Спокойным было оно и сейчас. И только где-то в его 
голубых глазах угадывалась усмешка. 

- Позвольте мне, господа, ответить на все ваши вопросы сразу. Боюсь, что я вас 
разочарую. Я сын бедного крестьянина и принадлежу к тому поколению русских 
людей, которые встретили Октябрьскую революцию в свои молодые годы и навсегда 
связали с ней свою судьбу. Военное образование у меня наше, советское, а 
следовательно, неплохое. Успехи фронтов, которыми мне посчастливилось 
командовать, неотделимы от общих успехов Красной Армии. А эти ее успехи я 
объясняю, в свою очередь, тем, что мы, советские люди, идя через нечеловеческие 
испытания и трудности, познали ни с чем не сравнимое счастье бороться за дело 
Ленина, беззаветно служить социалистической Родине и Коммунистической партии... 
Мы, советские труженики в солдатских шинелях, всеми своими помыслами связаны со 
своим народом, живем его жизнью, боремся за наши идеи. - Маршал помолчал, давая 
возможность журналистам записать его слова, - необычная пресс-конференция шла 
по всем правилам, - а в заключение сказал: - В этом наша сила. Была. Есть. И 
будет. 

Пока журналисты заканчивали записи, маршал оказался в открытой машине рядом со 
своим боевым другом, генералом чехословацкой армии Людвиком Свободой, 
являвшимся тогда министром Национальной обороны республики. Сопровождаемая 
дружными приветственными криками, машина осторожно двинулась, пролагая путь 
сквозь расступающиеся толпы. 

Мне показалось, что наши западные коллеги остались тогда недовольны краткостью 
ответов маршала. Но мы, советские репортеры, и в особенности военные 
корреспонденты, по достоинству оценили искренность и точность этих ответов. 

Действительно, жизнь Конева, удивительная по своей насыщенности событиями и 
делами необыкновенными, в то же время типична для человека, вышедшего из самой 
гущи своего народа, воспитанного партией, поднятого ею на вершины руководящей 
деятельности. Неразрывно в течение многих десятилетий связанная с Советской 
Армией, она, эта его жизнь, в какой-то степени является и биографией Советских 
Вооруженных Сил, отражает их становление, развитие и торжество. 

ДАВНЯЯ ЗАДУМКА 

В тот день, передав в Москву по военному телеграфу корреспонденцию о том, что 
произошло на Староместской площади, я долго не мог уснуть. Из ликующей Праги, 
еще переживающей радость своего освобождения, память переносила меня в 
трагический 1941 год, в родные верхневолжские края, в маленькую избу утопавшей