Грянул выстрел, и ядро, вспенив воду, упало довольно близко от адмиральской 
шлюпки. Бутаков продолжал разговаривать с Семечкиным (это был один из его 
любимых, наиболее способных офицеров). 

- Уверяю вас, все дело в привычке. Я вспоминаю, как защитники Севастополя 
весьма скоро перестали кланяться пролетавшим над головой ядрам, хотя вначале 
едва ли не большинство из них имело к тому позыв. 

- Право, уезжайте, Григорий Иванович! - упрашивал лейтенант. - Ну, можно ли вам 
так рисковать собой? 

Но адмирал не слушал его он всматривался в белеющие вдали паруса двух шлюпок, 
обгонявших друг друга. 

- Вот это я понимаю. Молодцы! Кто это, желал бы я знать? - воскликнул 
чрезвычайно довольный Бутаков. 

Бутаков имел полное основание быть довольным. Не прошло и десяти дней со дня 
отдачи приказа о посылке шлюпок к буйкам в районе щитов во время стрельб, а 
успехи были уже достигнуты большие. "Я убедился сегодня, - писал он в приказе, 
- что для будущих паровых шлюпок флота нашего не встретится недостатка в 
охотниках подсунуть мину под неприятельский корабль"{114}. 

Вице-адмирал не ошибся. Спустя десять лет русские минные катера под 
руководством его ученика Степана Осиповича Макарова одержали ряд побед над 
сильным турецким флотом на Черном море. 

Бутаков воспитывал в командирах кораблей броненосной эскадры смелость, 
настойчивость, хладнокровие, умение рассчитать свои действия. С этой целью он 
часто проводил соревнования в управлении судами. Но теперь эскадра состояла из 
броненосных кораблей со сложной техникой, имевших большее водоизмещение, чем 
суда практической эскадры, и столкновение их при маневрировании могло вызвать 
тяжелые повреждения, на исправление которых пришлось бы затратить тысячи рублей.
 Поэтому Бутаков объявил следующие условия соревнования: "За кормою 
флагманского корабля будут находиться три горизонтальные шеста или рейка. 
Коснувшемуся первого из них, т.е. самого высунутого, будет делаться сигнал 
"изъявляю свое удовольствие". Кто пройдет тремя футами ближе к корме, тот 
коснется второго рейка, и ему будет изъявлено особенное удовольствие мое. Тот 
же корабль, который по недостатку еще глазомера, но по избытку желания не 
отстать от других, коснется третьего рейка, находящегося в трех футах от 
второго, к сожалению моему, получит замечание словесное или сигналом"{115}. 

Таким образом, и тут все дело сводилось к знаменитому бутаковскому "чуть-чуть", 
которое требовало не слепой, безудержной отваги, а действий, основанных на 
точном расчете. 

Особенно Бутаков ценил в людях самообладание и находчивость. "Попасться в беду 
всегда легко, а в нашей службе в особенности, - говорил Григорий Иванович. - 
Выпутаться же из беды трудно, если не сохранить над собою полную власть в 
тяжелых обстоятельствах"{116}. Вот почему, когда броненосная батарея "Первенец" 
при следовании Барезундским фарватером получила подводную пробоину, Бутаков не 
только не сделал за это выговор командиру батареи капитану 2 ранга Копытову, но,
 наоборот, отметил в приказе хладнокровный расчет, с которым он посадил батарею 
в илистую отмель, чтобы таким образом закрыть пробоину в днище корабля, через 
которую в него поступала вода. Более того, желая предупредить возможные 
неприятности для командира со стороны высшего командования, Бутаков послал 
управляющему морским министерством телеграмму следующего содержания: "Течь на 
батарее "Первенец" ничтожна. Останется при эскадре. Командир молодцом выпутался 
из беды; офицеры и команда исполняли долг с примерным рвением и порядком. Я... 
в особенности доволен тем духом, который направил "Первенец" не в док в 
Кронштадт, a к эскадре для продолжения плавания. В военное время это значило бы 
получить подкрепление, вместо ослабления наших сил. Этим можно гордиться!"{117} 


Чуткое отношение начальника эскадры к подчиненным действовало на них 
воодушевляюще. Они знали, что в случае аварий или ошибок по службе они услышат 
от своего адмирала не злобные окрики, а строгую и справедливую оценку и помощь 
в затруднительной обстановке. 

Громадное значение Бутаков придавал морской подготовке и, в частности, 
шлюпочным гонкам. "...Это едва ли не лучший из находящихся в наших руках 
способов, чтобы молодым людям узнать себя, начать закаливать свои нервы, 
изощрять свой глазомер и готовить себя ко всем непредвиденным случайностям 
нашей службы... Состязания шлюпок, вместе с тем, прекрасное средство нам всем 
узнавать, кто из нас из какого металла"{118}, - писал он в приказе от 1 
сентября 1867 года. 

В воспитании любви к шлюпке Бутаков видел еще и другое, более важное воспитание 
любви к своему кораблю, к Военно-морскому флагу своего отечества. "Вспомним 
также, какое живое участие принимали гребцы шлюпок в том, чтоб паруса отлично