писать на этих полосках примеры и ловко метать скатанную в шарик бумагу вправо 
и влево, приятелям, землякам или уже не знаю кому. А у меня почему-то усилилось 
ощущение, что я вот-вот вспомню формулу. Я подвинул исписанный лист к себе. 
Формула где-то близко крутилась в глубине мозга, но упрямо не вспоминалась. 
Меня начал раздражать мой второй чистый лист. Я отодвинул его на край стола. 
Формула все не вспоминалась, а ощущение "вот-вот" все усиливалось. Кубанец к 
тому времени полностью исчерпал запасы бумаги и, удовлетворенно хрюкнув, сел 
прямо и расслабился. Проводивший экзамен начальник кафедры математики Иван 
Иванович Кузин направился к нему: 

- Вы готовы? 

- Готов! 

- Сдавайте. 

- Пожалуйста. 

- А где второй лист? 

Здесь Ивана Ивановича что-то отвлекло. Кубанец одним движением "слизал" мой 
лежащий на краю стола лист, приложил его к своему. 

- Вот, пожалуйста - Сдал и вышел из класса. 

Все произошло настолько быстро, что я даже не сообразил, чем это чревато. 
Помучившись еще минут 10, я пришел к окончательному выводу, что формулы мне не 
вспомнить, расписал на словах, что надо подставить в задачу и какой должен 
получиться ответ, и устало выпрямился. В это время через ряд от меня возник 
легкий "экзаменационный" скандал. Иван Иванович отловил юношу со шпаргалкой, на 
шпаргалке, как положено по закону бутерброда, штамп "Учебный отдел...". Крыть 
нечем. У юноши изъяли листы и указали ему на дверь.. Здесь до меня начало 
доходить, что я, кажется, приплыл. Но я отказывался в это верить. Поздно! Иван 
Иванович наставил на меня очки: 

- Вы готовы? 

- Готов. - Я вложил в это слово совершенно другой смысл. 

- Сдавайте. 

Я обреченно протянул ему одинокий лист. Иван Иванович хладнокровно 
констатировал факт: 

- Ну, вот и владелец нашелся. 

Положил лист на стол и очень толстым красным карандашом нарисовал на нем двойку,
 размером этак сантиметров в восемь. 

- Прошу вас - Ласковый жест в сторону двери. 

Оправдываться было бесполезно, да я и не мог бы этого сделать. Меня душила 
холодная ярость. Я молча направился к двери. Первым, кого я за ней увидел, был 
кубанец. Счастливый такой, руками машет, что-то кому-то рассказывает. Он 
повернулся ко мне, в его глазах мелькнул испуг, то, что я чувствовал, 
по-видимому, было очень хорошо написано у меня на лице. Я обрушил на его 
челюсть кулак, вложив в него все, что меня переполняло. Лязгнули зубы, он 
проехал по кафельному полу несколько метров и, уткнувшись головой в дверь по 
другую сторону коридора, затих. Я молча пошел к выходу. 

Пришел в казарму, отрешенно собрал чемодан, совсем уже было пошел к выходу, да 
остановила дурацкая мысль: "Пусть меня официально выгонят". Оснований для 
надежды - никаких. Двойку рисовали при мне большую, красивую, красную, на дверь 
тоже показали недвусмысленно, хоть и вежливо, брата своего нареченного я уложил 
жестоко. Какие уж тут надежды! Но - "пусть выгонят". 

На следующий день войсковой приемник был построен, зачитали список тех, кто 
получил двойки, большой список, так что приемник поредел почти вдвое. Меня не 
было! Я не поверил своим ушам, хотел было подойти, уточнить, но остановился. 
Подойдешь, спросишь, а тебе в ответ: "Извини, браток, пропустили. Есть, есть ты 
в списке". Нет уж, извините, не зачитали, значит, я пошел готовиться к физике. 

Настроение у меня - лучше не бывает. Знаю, что двойка есть, а все равно хорошо. 
Не зачитали - значит, произошло что-то такое неведомое мне, но в мою пользу. За 
нокаут никто не настучал - приятно, хороший народ собрался, душевный, 
понимающий. Соображают, что просто так в коридорах училища по физиономии не 
бьют, значит, за дело. Кубанец куда-то исчез - мелочь, а приятно. Физика 
усваивается просто замечательно, и вообще впечатление складывается такое, что я 
ее всю, от корки до корки, знаю.