считали непреложной истиной, что обстановку надо докладывать не так, как 
кому-то хочется или нравится, а такой, какая она есть на самом деле. Только в 
этом случае можно принять правильное решение. Иногда - единственно правильное. 

Походив еще немножко, Ачалов объявил, что все ясно, обсуждать больше нечего, и 
закрыл совещание. Люди стали расходиться. Грачев подозвал меня и приказал 
держать его в курсе дела. Ачалов приказал остаться мне, командиру "Альфы" В. Ф. 
Карпухину и заместителю командующего Московским военным округом 
генерал-лейтенанту А. А. Головневу. В это время вошел министр обороны в 
сопровождении маршала Ахромеева. Спросил: "Как дела?" Ачалов доложил, что всем 
все ясно, все убыли по местам. Министр что-то еще спросил вполголоса и вышел. 
Ачалов повернулся к нам троим и предложил провести рекогносцировку подступов к 
зданию Верховного Совета. Именно предложил, а не приказал. Это было странно и 
совсем не похоже на Ачалова. Когда Владислав Алексеевич возглавлял ВДВ, я 
командовал у него "придворной" Тульской дивизией и знал его как жесткого, 
властного, уверенного в себе человека. Его распоряжения всегда были четки, 
определенны и лаконичны. В нем чувствовалась хорошая штабная жилка. И вдруг - 
какое-то расплывчатое предложение самим разработать план рекогносцировки, потом 
вернуться и доложить. 

Мы спустились вниз, сели в машину Карпухина и поехали. Странная это была 
рекогносцировка. Водитель - в гражданской одежде, я - в камуфляже, Карпухин - 
тоже, но без погон, Головнев - вообще в повседневной форме. Я не понимал, с кем,
 против кого и зачем буду, возможно, воевать, и поэтому злился. Головнев молчал.
 Карпухин всю дорогу плевался, что ему постоянно мешают работать, и он впервые 
в жизни опоздал везде, где только можно. 

Собственно, то, что мы делали, и рекогносцировкой-то назвать было нельзя. 
Просто покатались вокруг здания Верховного Совета, без конца натыкаясь на ямы, 
баррикады и бетонные блоки. Потом выехали на противоположный берег Москвы-реки. 
Вышли, покурили, полюбовались еще раз зданием Верховного Совета, ощетинившимся 
бревнами и арматурой, переглянулись, сели в машину и поехали докладывать. Все 
было ясно и одновременно ничего не ясно. С чисто военной точки зрения взять это 
здание не составляло особого труда. Позднее мне пришлось говорить об этом на 
заседании одной из парламентских комиссий. Меня тогда спросили: 

- Взяли бы вы, товарищ генерал, Белый дом? 

Я твердо ответил: 

- Взял бы. 

На меня посмотрели снисходительно: 

- Это как же? У нас защитники, у нас баррикады... 

- Посмотрите какие здесь стены. - Ну что, красивые стены. 

- Да, красивые, только полированные. И потолки тоже красивые, пластиковые. Полы 
паркетные. Ковры, мягкая мебель... 

Возмутились: 

- Говорите по существу. 

- Я по существу и говорю. С двух направлений в здание вгоняется 2 - 3 десятка 
ПТУРов без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть 
начнет гореть, хуже того, дымить, и в этом дыму сольются лаки, краски, полироль,
 шерсть, синтетика, подтяни автоматчиков и жди, когда обитатели здания начнут 
выпрыгивать из окон. Кому повезет, будет прыгать со второго этажа, а кому не 
повезет - с 14-го... 

Тогда, подумав, согласились. 

Итак, с этим вопросом все было ясно. Зато неясно другое: на кой черт это надо? 
Я видел людей под стенами Верховного Совета, разговаривал с ними, ругался, но 
это дело житейское, главное - это были простые, нормальные люди. 

Мы вернулись в Генштаб, доложили Ачалову. Карпухин сказал, что ему все понятно, 
и откланялся. Головнев тоже попросил разрешения идти. Меня Ачалов задержал: 

- Ты можешь набросать план блокирования здания Верховного Совета? 

Обычно я не слишком подвержен эмоциям, но тут просто глаза вытаращил: 

- Вот те на! Уже вторые сутки война идет вовсю, а только план понадобился. Как 
учили, в общем... 

Я спросил: