продемонстрированы, но... хе-хе. Через час после завершения, совещания ко мне 
примчались офицеры комендатуры и довели до меня изменения маршрута. Что и 
требовалось доказать. Теперь я шел в общем потоке по Тверской-Ямской с 
колокольчиком и никакие "каменные мешки" мне не угрожали. Совместными усилиями 
всех силовых структур порядок в дальнейшем был наведен и поддерживался до 
завершения парада. На последней ночной тренировке, правда, имел место один 
эксцесс, когда какой-то пьяный шизофреник, размахивая удостоверением депутата 
Верховного Совета РСФСР, пытался остановить колонну и прочитать проповедь. 
Милиционеры поступили гуманно. Заставили шизофреника обнять столб, прихватили 
кисти наручниками. Когда колонна прошла отпустили. 

Парад прошел ровно и оставил на душе тяжелый осадок. Обычной, привычной 
приподнятости не было. Несмотря на все принимаемые меры, улыбку можно было 
увидеть редко. Все мы - без малого десять тысяч человек и несколько сот единиц 
техники - явили собой нечто вроде заводной игрушки: завели, пустили, хочешь - 
не хочешь катись. Когда парад кончился, было одно ощущение тяжелой усталости, 
как будто закончил не парад, а большую, грязную, неблагодарную, унизительную, 
непрестижную работу. 

Я организовал погрузку в эшелоны рязанской брони, которая мирно проржавела под 
брезентами два месяца. Заниматься ею было некому, некогда, да и в тех условиях 
во избежание лишних разговоров - незачем, и отправился в родную Тулу. 

Было ли ощущение, что парад последний? Нет, пожалуй! Было другое - не до конца 
осознанное понимание, что в государстве сломался какой-то главный опорный 
державный стержень, и она, держава, пошла вразнос. Именно вразнос стихийно, 
дико, непредсказуемо. Последствия грозились быть грандиозно-катастрофическими, 
далеко идущими. Государственный корабль несся без руля и ветрил в какую-то 
гигантскую черную дыру, и неопределенность предстоящих изменений, непонятно с 
каким знаком, вызывала безотчетную тоску. Держава уплывала из-под ног, 
переставала ощущаться за спиной, на глазах пропадало что-то такое: большое, 
надежное, основательное, на чем, собственно, зиждется и смысл жизни, и смысл 
службы. 

Предбурье 

Тягостное ощущение какого-то надлома, возникшее на параде, не оставляло и при 
возвращении в родные пенаты. Более того, оно все время усиливалось. С 
воодушевлением воспринявшие перестройку люди за пять лет бесплодных попыток 
что-то перестроить морально устали, глубоко разочаровались как в самой идее, 
так и в ее прорабах. Номенклатурная тупорылость, партийная спесивость 
вперемешку с бледной немочью и организационным бессилием надоели всем. Всем уже 
было ясно, что из этого восьмиухого семиглаза (перестройки) ничего не получится,
 но неясно было, что же делать дальше. Эта неясность, неопределенность, 
безнадежность, тоска зеленая привели к всеобщему озлоблению, как следствие, 
росту преступлений на бытовой почве, росту самоубийств. Накоплению потенциала 
зла в обществе всемерно способствовали и межнациональные конфликты. Цена 
человеческой жизни стремительно падала, пока наконец не остановилась на уровне 
цены жизни обыкновенной дворняги. Убили, ну что ж делать, - погрустим пару 
минут и дальше. Жизнь (если это жизнь) продолжается во всем своем "великолепии".
 Дети начали привыкать к тому, что можно ходить в школу, переступая через труп. 
А это как раз то, что нам будет икаться на десятилетия вперед. И мины 
замедленного действия в детские души заложили мы. Им еще рваться и рваться. 

Уровень жизни начал падать вниз. Общество вдруг стремительно начало 
раскалываться на три основные группы. 

Умные, хитрые, предприимчивые подались в кооперацию. 

Туповатые, но большие и сильные пошли их охранять или рэкетировать. А посредине 
осталась самая большая группа - умевших просто работать и не способных ни на 
первое, и на второе. 

Как всегда в смутные времена (откуда-то, как тараканы из щелей), вылезла масса 
всевозможных экстрасенсов, гипнотизеров, магов, чародеев, целителей и 
астрологов. Лечили словом, прикосновением, заговоренною водою. Вселяли бодрость 
духа очно и с экранов телевизоров. Составлялись астрологические прогнозы на 
будущее ближайшее и отдаленное. Сулились наводнения и землетрясения, оползни, 
пожары и другие кары небесные. Все это еще больше способствовало нарастанию в 
обществе неуверенности, тоски, озлобления. Чем-то надо было лечиться. Находить 
отдохновение хоть в чем-то. И вдруг выяснилось, что почти все стали верующими, 
полуверующими, четвертьверующими. Верить начали даже те, кому по штату верить 
не полагалось, - партийные работники всех рангов. Наряду с традиционными в 
Христа, Магомета, Будду, Иегову, наплодила, вдруг куча разных других мелких 
сектантских верований. По улицам заходили придурковатые на вид кришнаиты начали 
стремительно плодиться и размножаться белые и прочие братства. Естественно, как 
всегда в таких случаях каждый в своих верованиях был большим католиком, чем сам 
Папа Римский. 

Другая, наиболее просвещенная часть публики наряду с верованиями начала плодить