|
Утром на следующий день он доложил, что за ночь происшествий не случилось,
восстановительно-подметательные работы продолжаются, но из Баку прибыл Некто,
представившийся первым секретарем горкома.
- Вадим Иванович, не жмись, отдай одну должность,- сказал я. - Еще пару дней
пройдет, и председатель с начальником милиции отыщутся. Ты снова будешь просто
командиром полка.
К вечеру Вадим Иванович доложил, что все нормально, но вновь обретенный
секретарь горкома за целый день ни разу не вышел из здания, ни с кем не
встречается, никуда носа не кажет!
- Разберись с ним, Вадим Иванович, на кой черт он такой нужен!
Через час доклад:
- Разобрался. Он за должность 50 тысяч заплатил, прибыл потому, что денег жалко.
Он здесь раньше в этом городе на какой-то мутной должности подвизался и знает,
что если он сейчас в качестве секретаря горкома к людям выйдет - убьют.
- Тогда гони его в шею!
- Это как?
- Цивилизованно! Вывези его на машине за город километра за три в сторону Баку,
высади и объясни, что если будет по этой дороге топать ножками, то придет туда,
откуда явился. Тормозок на дорожку дать не забудь.
- Есть!
Пока Орлов восстанавливал советскую власть в Джалилабаде, не сидели на месте и
другие части и подразделения. При захвате штаба народного фронта в Нефтечале
все развивалось вначале плавно и без потерь. Разведгруппа из Рязани, лежа на
дне кузова ГАЗ-66 с откинутым бортом, выходила на объект местный штаб народного
фронта. Когда до объекта оставалось метров 100, с балкона дома на
противоположной стороне ударил пулемет.
Группа прикрытия снесла балкон вместе с пулеметчиком.
Рязанцы потом еще долго крутили головами, рассматривая продырявленные во многих
местах тент и кабину, удивляясь, как никого из них не зацепило. Но без потерь
все равно не обошлось.
Уже при штурме самого здания словил две пули в живот и через сутки скончался
командир взвода лейтенант Александр Аксенов. Был это здоровенный жизнерадостный
парень с сердцем льва, рожденный быть победителем, совершенно необоснованно,
фатально веривший, как, впрочем, и все лейтенанты, в то, что смерть может найти
кого угодно, но не его. "Да - ранят, да и убивают, но это других, а это я. Как
это так, меня - этого не может быть. Я молод, силен, могуч, прекрасно
профессионально подготовлен, мне 23 года, немногие сравнятся со мной, мне жить
и жить. Как это - убить меня? Шутить изволите!" Эта психология присуща
молодости, ею поражены практически 100 процентов солдат и молодых офицеров.
Зачастую героизм очень плотно соседствует с очевидной глупостью, как это ни
печально писать. И там, где здравый смысл, элементарная тактика подсказывают:
надо перебежать, переползти, проникнутый такой психологией солдат или офицер
закатывает рукава, приклеивает к нижней губе окурок, берет оружие наперевес и
идет вперед, не спеша, с чувством собственного достоинства. Всем своим видом
демонстрируя величайшее презрение ко всему и вся: к собственной жизни, к
возможной смерти, к противнику.
Здесь какая-то неизведанная, заповедная часть, какой-то не изученный наукой
уголок в человеческом мозгу, который побуждает его при определенных
обстоятельствах действовать странно, если не сказать больше. Часто такие
демонстрации кончаются печально. Те, кому удается выбраться из подобной
переделки живыми и невредимыми, потом, при разборе "полетов" сознают
теоретически, что были не правы. Но это только теоретически, ибо в глазах,
где-то в самой их глубине, светится непоколебимое торжество. Если | перевести
этот торжественный свет на русский язык, смысл его будет примерно таким: "Я
знал, что меня убить невозможно, и теперь знаю это еще более твердо. Поэтому,
товарищи начальники, вы, конечно, говорите. Правильно вы говорите и много, но
вам за это деньги платят. Я, конечно, с вами соглашусь, порядка для... чтоб не
нарваться на очередной каскад слов. Прибор я дожил на ваши указивки. Я жив, и
буду жить, и поступать буду по-своему".
С одной стороны, с такой психологией надо бороться, ибо если ее поощрять - это
приведет к совершенно неоправданным человеческим потерям, а с другой стороны, с
этой психологией нельзя бороться очень жестко, ибо если человек, поднимаясь в
атаку, твердо знает, что будет в этой атаке убит, он на нее не подымется!
Каждый, покидая окоп, надеется, что уцелеет, что будет жить. Ну в крайнем
|
|