саду, ни в школе, ни в СПТУ, ни в техникуме, ни в институте, не говорили - 
убей! Его этому никогда не учили. Если быть точным - учили, но абстрактно. 
Мишень, она и есть мишень, она безлика, ей никогда не придавались характерные 
контуры солдата того или иного государства. Этого целевого обучения, смысл 
которого вкладывается в одно слово "Убей!", не осуществлялось даже по отношению 
к армиям стран вероятного противника. А здесь не вероятный противник. Это 
Азербайджан, и солдаты из школьной географии в той или иной степени усвоили, 
что это одна из союзных республик, наша земля, наши люди. И с ними вместе, в 
одном строю служат солдаты-азербайджанцы, и многие из них из Баку. И летел он 
сюда, солдат (казенный человек) не в гости, а по приказу. С задачей остановить 
кровопролитие, замешенное, как многие из них полагали на крупном, не рядовом, 
но тем не менее недоразумении. И нет в нем агрессивности и злобы. Нет пред 
внутренним взором образа врага. А есть тоска и недоумение. За что дерутся - 
черт его знает. А ты - лезь, разнимай, растаскивай. Подставляй голову. За что? 
Во имя чего и почему ВДВ? Мы что - жандармы? Большинство из них идут по сути в 
бой настроенные добродушно и благожелательно, уверенные, что если поговорить и 
объяснить, то люди поймут, прекратят убивать друг друга. То есть идут в бой 
настроенные не для боя, а с них быстро и жестко сбивают добродушие и 
благожелательность потоком визгливой брани и оскорблений, автоматными очередями 
из мрака. И они - эти двадцатилетние парни, видя, как их убивают ни за что, 
свирепеют, воедино сливаются инстинкт самосохранения и жажда мести. Играет 
воспитанный десантный "шовинизм" (нет задач невыполнимых, никто, кроме нас). 
Пробуждаются агрессивность и ненависть к подло стреляющим из темноты. И вот уже 
нет мило улыбающегося мальчишки, которого где-то ждут девушка и мама, который 
озабочен вопросами демобилизации, куда пойти учиться, кем устроиться работать. 
А есть свирепый, хорошо обученный волк, рядом с которым только что пал его 
товарищ, душа его польза одной черной страстью - рассчитаться. 

Эти тридцать километров стоили рязанцам семерых раненых с пулевыми ранениями и 
трех десятков травмированных кирпичами, арматурой, трубами, кольями. К 5 часам 
утра полки овладели назначенными им районами. С востока, со стороны аэродрома 
"Насосная", в город вошла Псковская воздушно-десантная дивизия. Кроме того, 
масса мотострелков, подразделения которых были укомплектованы наспех 
призванными "партизанами" из Ростовской области, Краснодарского и 
Ставропольского краев. Тот же город, те же люди. Только в ноябре 1988 года это 
был живой, бойкий, яркий, темпераментный южный город. Он цвел улыбками и 
цветами, а теперь угрюмый и подавленный, захламленный, со следами боевых 
действий и ненавидящими всех и вся людьми. 

Началась ставшая уже привычной, но не ставшая от этого более простой и легкой 
работа по организации комендантской службы, по обустройству, по отлаживанию 
всех систем жизнеобеспечения. 

Но тут уже плановая работа не получилась по ряду причин. Во-первых, саботаж 
всех распоряжении военного командования. Меньшая часть саботировала сознательно,
 а большинство - по принципу: "Вы уйдете, а нам здесь жить!" Во-вторых, 
"революционная" деятельность существенно подорвала материальные ресурсы города. 
В-третьих, не было уже генерала Тягунова, который один, без всякой охраны, 
ездил по самым горячим точкам: длинный, худой - лез в свалку. Высокий 
дребезжащий голос его действовал на людей магически. Он умел укрощать самых 
буйных. К тому же он был организатором! А по большому счету Державный Генерал. 
Было и в-четвертых, пятых и шестых... В общем, закрутилась нервная свистопляска.
 Полки беспрестанно дергали. От самых высоких начальников командиры получали 
свирепые, но скороспелые и непродуманные приказы, суть которых зачастую 
сводилась к формуле: "Стой там - иди сюда!" Приказы эти отдавались порой минуя 
меня, я начинал уточнять у соответствующих начальников эти приказы - и нередко 
нарывался на брань, а брань - это всегда от слабости и растерянности. 

По опыту я знал, что какие бы крутые и горячие распоряжения и приказы ни 
отдавались любыми, в том числе очень высоко стоящими начальниками, за конечный 
результат отвечать мне! Поэтому, несмотря на всю брань, угрозы и вопли, я 
жестко стоял на одном: дивизией командую я! После нескольких нелицеприятных 
стычек эта мысль все-таки проникла в сознание начальников, и управление 
дивизией упорядочилось. Через все имеющиеся в моем распоряжении структуры я 
стремился максимально просветлить обстановку. Удавалось это слабо, но 
удавалось! Командиры, политработники разных уровней докладывали о нервном, 
возбужденном состоянии жителей города, о противостоянии, многочисленных фактах 
высказывания ненависти и угроз в их адрес. Не проходило суток, чтобы несколько 
солдат не были травмированы прилетевшим откуда-то из мрака кирпичом, обрезком 
трубы. В этой обстановке я получил задачу захватить морской вокзал города Баку, 
откуда (как было установлено) группой активистов народного фронта численностью 
До 150 человек осуществлялась координация действий по сопротивлению войскам. В 
короткие сроки штаб дивизии спланировал операцию, задачу по захвату морвокзала 
я поставил командиру Костромского полка полковнику Е. Ю. Савилову. Согласно 
задаче, в 4 часа 30 минут утра 24 января полк по сходящимся направлениям 
выдвигался на исходные рубежи и до 5 часов 30 минут (по возможности бескровно) 
овладевал морвокзалом. Огонь было приказано открывать только ответный, но если 
дело дойдет до открытия огня, сбивать охоту стрелять на всю оставшуюся жизнь. 
Все было готово. Передовые подразделения начали движение, но здесь вмешался 
находящийся в Баку командующий генерал-полковник Ачалов. Что уж у него там