Удар, как говорится, в солнечное сплетение на выдохе! Крыть нечем. Если чисто 
эмоционально, то возмутительно, а если с легким анализом, то бред! 

Каждый раз в толпе находился "витязь", который более или менее искусно пытался 
перевести разговор в другую плоскость. 

Если убрать в сторону эмоции и поубавить темперамент, вопрос каждый раз 
ставился одинаково. Даже не вопрос, а не терпящая возражений констатация факта: 
"Вы нас на площади отравили!" 

- На организмы фашистов и коммунистов отравляющие вещества одинаково действуют? 


Легкая заминка - соображают. Потом приходят к выводу, что анатомия к идеологии 
никакого отношения не имеет. Констатируют факт: "Одинаково!" 

- Значит, если я, допустим, хочу вас отравить, то должен надеть средства защиты,
 в противном случае умрем мы вместе. Так? 

- Так! - нехотя соглашаются. 

- Кто из вас видел хоть одного солдата в противогазе, я уже не говорю об ОЗК? 
Или вы полагаете, что сюда собрались несколько тысяч камикадзе с целью помереть,
 непонятно во имя чего, на подступах к вашему Дому правительства? 

Толпа бурлит, растекается, жужжит, обсуждая услышанное. Проклятия в адрес 
Горбачева, Патиашвили, призывы резать русских. Черные южные глаза, в которых 
ненависть, сомнение, попытка уяснить, что же все-таки произошло. Толпа до 
известной степени шокирована: устоявшиеся штампы жуткого произвола и 
патологической жестокости как-то уж больно просто рассыпаются и рушатся, и 
крыть вроде нечем. Можно матом, но неубедительно, это понимают даже самые 
горячие. 

- Вы подумайте, - говорю я на прощанье. - Всего вам доброго. До свиданья! 

И как нож сквозь масло. 

...Запомнились пожилые рабочие-грузины с седыми усами, висками, бровями, 
натруженными узловатыми руками: "Вы не уходите, - просили они. - Мы сейчас на 
мафию за копейки пашем. Если вы уйдете, тогда совсем крышка! Тогда война! Много 
людей погибнет! Не уходите..." 

Мудрые пожилые рабочие люди, уже тогда они видели дальше политиков. Уже тогда 
тоньше и зримее они представляли ситуацию. Вот где, припомнилось мне 
снисходительно-презрительно-высокомерное отношение грузин к 
армяно-азербайджанскому конфликту: "А, дураки, что делят, непонятно! Вот мы..." 
От тюрьмы и от сумы не зарекайся! 

Улица, ведущая прямо к вокзалу, не помню, как называется. Я впереди на УАЗике, 
"на хвосте" - радиостанция Р-142. Густое оранжевое облако мгновенно застит 
лобовое стекло, скрежет тормозов, округлившиеся глаза начальника связи: - 
Товарищ полковник, вокруг УАЗика пять кирпичей веером легли! Повезло вам. 

На асфальте - отметины от кирпичей, оранжевая пыль на машинах, по тротуарам 
справа и слева идут люди, им до нас нет никакого дела. Справа девятиэтажка, 
слева - девятиэтажка. На лоджиях - никого. И как будто ничего не случилось. Как 
будто нерадивая хозяйка вытряхнула из передника картофельные очистки. Неприятно 
- но не смертельно. 

Забросанные камнями офицеры у штаба Ставки, забросанный пузырьками с тушью и 
банками с краской огромный, метров на пять, памятник Орджоникидзе. Попытки его 
отмыть, а когда это не удалось - тайный ночной демонтаж и отвоз в неизвестном 
направлении. 

Комендантские посты, патрули, вагончики, доппайки, неудовлетворительные 
санитарные условия, препирательства, споры, непонимание, приемы по личным 
вопросам, отлаживание боевой подготовки - все, как всегда, смешалось в клубок 
проблем, трудноразрешимых и неразрешаемых вообще. 

Здесь, в Тбилиси, я впервые близко познакомился со вновь назначенным 
командующим воздушно-десантными войсками генерал-лейтенантом В.А. Ачаловым. 
Командующий с относительно спокойного Ленинградского округа сразу попал в гущу 
событий, и ему необходимо было самоутвердиться, поэтому он был излишне 
придирчив и строг. Это понятно. Претензий никаких. Но именно это почему-то 
запомнилось. 

Черный январь в Баку 

Есть такой старозаветный анекдот: "Командир полка поспорил с начальником штаба. 
По какому вопросу, неважно. В качестве рефери выбрали замполита. Он выслушал