пропустить не менее двух стаканов чего-то горячительного. На жизнь смотрел 
философски, пистолет прокурору отдал, объясняться отказался по причине 
душевного стресса и нетрезвого состояния. Ничего не дала и попытка заручиться 
какими-то свидетельскими показаниями. Толпа на месте происшествия была 
здоровенная, место это в Туле бойкое, но бессмертный Остап Бендер был тысячу 
раз прав, когда, выручая бездарного Паниковского, нацепил милицейскую фуражечку 
и начал записывать свидетелей пофамильно. Аналогичный случай произошел с 
тульским военным прокурором. Все в той или иной степени что-то видели, охали, 
возмущались, восхищались, но когда дело дошло до персоналий, сразу выяснилось, 
что тот или иной индивидуум стоял или спиной, или боком, или далеко. Слышал, 
стреляли - но кто, в кого? Бог весть. В общем, отвяжитесь! Все это несколько 
сумбурно поведал мне прокурор, поставив извечный российский вопрос: "Что 
делать?" Второй извечный российский вопрос не стоял. И тут опять возникла тема 
равенства всех граждан Союза перед законом. Натвори нечто подобное солдат, 
прапорщик, офицер - прокурор бы недрогнувшей рукой санкционировал арест и был 
бы тысячу раз прав, но здесь ситуация сложилась ну очень нестандартная! 
Областной военный комиссар, генерал-майор, депутат областного совета, член 
суженного заседания облисполкома. Представить себе такую личность сидящей в 
одиночной камере на гауптвахте у нас с прокурором не хватило фантазии. И 
напомнил прокурору о существующей депутатской неприкосновенности, 
порекомендовал установленным порядком возбудить уголовное дело и доложить по 
команде. Прокурор воспринял это предложение с облегчением. Было видно, что 
принимать какие-либо более крутые меры ему совершенно не улыбалось. Он остался 
запускать юридически-бюрократическую машину, а я поехал в штаб. Там меня ждал 
убитый, уничтоженный, растоптанный Величкин. Вид у него был настолько 
потерянный, что все то резкое, что я намеревался ему сказать, застряло в горле. 
Толком говорить он не мог, только бессвязно повторял: "Как же так, он же 
говорил, Витя, зачем комдиву знать, он же говорил, ничего противозаконного! Он 
же генерал, как же так!" Глаза у Виктора Алексеевича были, как у очень больной 
собаки, и источали боль и муку. 

- Иди, Виктор Алексеевич, домой. Остограмься и ложись спать. Ничего не будет, - 
сказал я. 

- Как же не будет? Он - генерал, я - прапорщик, и я получаюсь хозяин машины. 
Все будет на мне. 

Я разозлился: "Я сказал, шагом марш домой! Ничего не будет. То, что за дурака 
тебя использовали, это понятно, но вины-то на тебе никакой". 

Во взоре Величкина проступило величайшее недоверие. "Есть", - сказал он и так, 
с недоверием в глазах, сразу сгорбившийся, ушел какой-то шаркающей, деревянной 
походкой. Ровно через 15 минут выяснилось, что Витя знал своего бывшего шефа 
значительно лучше меня. Я посидел, покурил. Вся эта первоапрельская дикость 
как-то не желала укладываться в голове. Раздался телефонный звонок. 

- Полковник Лебедь, слушаю вас! 

На том конце - сопение в трубку и вместо приветствия пьяный угрожающий голос: 
"Прапор должен все взять на себя!.." 

Я слегка опешил от такой наглости. 

- Что все?.. 

- А все, в том числе и стрельбу. 

Прапорщик получит от меня строгий выговор за то, что якшается вне службы со 
всякой сволочью. В остальном я буду отстаивать его перед командующим, министром,
 перед Господом Богом! 

- "Ты!" - Трубка зашлась трусливой матерной ненавистью. Я нажал на рычаг. 

В понедельник, при докладе о случившемся, командующий ВДВ генерал-лейтенант 
Ачалов сказал, что облвоенкомы - это епархия командующего округом, а 
командующий округом, которому, как я понял, уже все было известно, коротко 
буркнул: "Разберемся!" И наступила типичная тишина. Почему типичная? Я 
неоднократно сталкивался с тем, что, когда происходило что-нибудь неординарное, 
нерядовое, не вписывающееся ни в какие рамки и вышестоящее руководство не знало,
 что делать, оно совало голову в песок и делало вид, что ничего не произошло. 
Авось рассосется, само обойдется. Процесс, действительно, тронулся было в этом 
направлении. Была предпринята попытка запустить сказку о сером волке-прапорщике,
 погрязшем во всевозможных грехах и пороках, совратившем с пути истинного 
невинную овечку генерал-майора. Сказку донесли аж до министра обороны Маршала 
Советского Союза Дмитрия Тимофеевича Язова. К чести Дмитрия Тимофеевича, он 
приказ подмахивать не стал, а позвонил мне и приказал доложить суть дела. Я 
доложил. Величкина из приказа убрали. Прибыл симпатичный статный майор, 
следователь из главной военной прокуратуры. Пришел, представился. На колодке - 
орден Красной Звезды и медаль "За отвагу".