легко и уверенно преодолел один генерал-полковник Моисеев, став, таким образом, 
безальтернативным кандидатом. 

Публика в зале взорвалась: как, опять один кандидат, опять сплошной "одобрямс"? 
Последовала бурная и продолжительная словесная перепалка, с истерикой, с 
покушениями на оскорбления, в итоге было принято решение провести 
переголосование между инженером и рабочим, дабы выдвинуть кого-то из них и, 
таким образом, создать Моисееву альтернативу. 

Страсти поутихли. Комиссия занялась подготовкой нового голосования, был 
объявлен большой перерыв, и все столпы местной политической мысли отбыли пить 
кофий, рассуждая по ходу о том, что военные своего кандидата протащили, 
удовлетворились и уже теперь-то совершенно непринужденно отдадут свои симпатии 
кому-то из оставшихся претендентов. Кофий был хорош! 

Но многие не знали, а кто знал, наверное, забыл, что солдат без команды - дурак.
 Во время перерыва по фойе быстро и организованно "прошелестела" команда: "При 
голосовании воздержаться". Ни рабочий не додумался предложить голоса своих 
сторонников инженеру, ни инженер рабочему. В результате повторного голосования 
инженер набрал около двадцати пяти процентов голосов, рабочий - меньше десяти - 
и оба "пролетели". Шум, гвалт, свист, хохот, но предвыборный поезд, ехидно 
мигнув фонариком последнего вагона, ушел... Да, кофий был хорош... 

"Дело сделано, - сказал главный дирижер команды, ее идейный вдохновитель и 
организатор всех предвыборных побед полковник-кавказец из политуправления 
Группы войск, "Теперь-дело техники". Умный, глубокий, ироничный был человек, 
жаль, фамилию не помню. Ситуацию во всей ее многовариантности мог просчитывать 
и моделировать безупречно. Какую он там штатную должность занимал - бог весть, 
но то, что был Мастером человековедения - это безусловно. Для него не 
существовало эмоций, точнее, он манипулировал ими, как фармацевт порошками: мог 
изготовить лекарство, мог - яд. Короче говоря, ему были ведомы потаенные законы 
Управления Человеческим Стадом, и он знал, что говорил. 

Дальше, действительно, все пошло, как по писаному. Николай Андреевич еще разок 
на пару дней появился в городе-герое Туле и пропал. 26 марта народ потянулся на 
голосование, да-да, именно на голосование. Выборы - это от слова "выбирать", 
иметь право выбора, а выбора как раз и не было. Что уж там сработало, не берусь 
судить, то ли бессмертный принцип, открытие которого приписывают И. В. Сталину: 
"Не важно, как проголосуют, важно, как сосчитают", то ли многолетняя привычка 
советского народа именно голосовать, надеясь на подступах к урне перехватить 
что-нибудь вкусно-дефицитное, но генерал-полковник Н. А. Моисеев был дружно 
избран и стал депутатом Верховного Совета СССР. А может, при избрании свою роль 
сыграло необычайное удобство подсчета голосов избирателей в Туле и Германии 
одновременно? Кто скажет, что это неудобно - пусть первый бросит в меня камень. 
А может, мы действительно страна дураков, и лапша, которую нам систематически 
развешивали на уши, уже к ним приросла и не стряхивается? Трудно сказать, да, 
наверное, это теперь не так уж и важно, это теперь, можно сказать, история, ее 
можно оплевать, можно возвысить - переделать нельзя. Факт то, что, став 
депутатом, Николай Андреевич автоматически, как человек, получивший мандат 
доверия народа, стал Начальником Политуправления Всея Сухопутных Войск. Я тогда 
служил в войсках воздушно-десантных, и как он там себя, в сухопутных-то войсках,
 проявил - не знаю. Как депутат же мелькнул он безгласно несколько раз на 
экране телевизора и растворился навеки в политическом небытии. Конъюнктура она 
и есть конъюнктура. 

Бессердечные авантюры генерала Сердечного 

Жизнь и служба продолжались. 25 марта я с группой офицеров улетел на неделю для 
работы в Кострому, до предела обострив отношения с бывшим командиром дивизии 
генерал-майором Ф. И. Сердечным, ставшим тульским областным военным комиссаром. 


Как я уже говорил, характера он был предельно жесткого и крутого, но на меня 
эта крутизна произливалась крайне редко. Он во многом содействовал моему 
становлению как командира, многому у него я научился. В общем, у меня были все 
основания относиться к нему с предельным уважением. Став облвоенкомом, генерал 
Сердечный изредка по привычке заезжал в штаб дивизии, делился впечатлениями о 
новой службе. Впечатления были исключительно положительные. Большое восхищение 
вызывало у него следующее обстоятельство: "Понимаешь, стоит на столике десяток 
телефонов и хоть бы один, сволочь, за день позвонил!" Служба у него до этого 
была тяжелая, вся сплошь на строевых должностях, поэтому, когда человек в 
финале такой службы получает должность, на которой можно передохнуть, за него 
можно только порадоваться. 

Высказывал Федор Иванович иногда просьбы, которые носили необременительный 
характер, свойства были служебного и в 100 случаях из 100 выполнялись. В общем, 
существовала своего рода идиллическая картина, когда генерал, взрастив себе 
преемника и не без удовольствия взирая на плоды трудов своих, встречает полное 
взаимопонимание и уважение. В 20-х числах марта прибыл он ко мне чрезвычайно 
взъерошенным и агрессивно настроенным. Едва пробурчав приветствие, сразу взял