которая заняла Калужино и колхоз "Червонный партизан". 

Днепр с утра до ночи был затянут плотной дымовой завесой, прикрывавшей 
переправу и сосредоточение войск. К 13 октября на правом берегу 
сосредоточивалась 5-я общевойсковая, а к 15 октября - 5-я танковая армии. 

Враг чувствовал нависавшую над ним угрозу, нервничал, переносил свои танковые 
удары вдоль плацдарма с одного направления на другое, стремился отбросить наши 
части к плавням и сорвать готовившуюся нашим командованием крупную 
наступательную операцию. 

Особенно беспокоил гитлеровцев выступ нашего корпуса у Анновки и на гребне 
высоты с пятью курганами. Этот выступ глубоко вдавался в их оборону. После 
небольшой передышки противник решил срезать его. 

Утром 14 октября, за сутки до перехода наших войск в наступление, фашисты 
нанесли на этом участке сильный удар. Мы еле-еле, с величайшим напряжением 
отразили его. 

Накануне противнику удалось несколько потеснить 213-ю стрелковую дивизию 
Буслаева. Стык с ней еще больше оголился. Для его обеспечения генерал Иванов 
направил ночью батальон капитана Переверстова. 

И вот утром враг нанес в этот стык удар крупными танковыми силами. После 
короткой артподготовки фашисты бросили в атаку свыше 100 танков и самоходных 
орудий, из них около 30 тяжелых типа "тигр". За танками двигалось не менее 
полка пехоты. Вскоре несколько танков пересекли гребень и появились на его 
западных скатах, обращенных к Калужино. Пехота 30-го и 24-го гвардейских 
воздушнодесантных полков, занимавшая плато с тремя южными курганами, оказалась 
отрезанной от своих штабов. 

Танки утюжили траншеи, засыпали их, давили пехоту и, сраженные огнем, замирали 
на месте. Густые столбычерного дыма потянулись в небо. Гребень клокотал от 
взрывов, захлебывался автоматным огнем. Все это происходило у нас на глазах, но 
мы не могли вести артиллерийский и минометный огонь с закрытых позиций: велик 
был риск поразить своих в этом слоеном пироге. 

Выбить противника с плато можно было только мощной контратакой, но сил для 
этого мы не имели.Ничем не могли помочь и мои соседи. 

В эти тяжелые минуты, используя небольшое затишье, я решил побывать среди 
защитников гребня. Оставив на своем НП полковника Муфеля, я проскочил на машине 
в Днепровокаменку, а оттуда поднялся по северному скату на перегиб, где 
начинались плато с пятью курганами, за которое и шел бой. 

Здесь на перегибе, рядом с обрывистым оврагом, размещались врезанные в 
небольшой курганчик наблюдательные пункты Буслаева и командира нашего 
левофлангового 19-го гвардейского воздушнодесантного полка полковника Гринева. 

- Как дела? - спросил я у офицеров. 

- Тяжеловато. Отбили три атаки. Совсем выдыхаемся. 

- Курганы удерживаете? 

- Два северных еще у нас, а три южных занял противник. 

Мы выбрались из щели и по ходу сообщения поднялись на вершину кургана. 

Передний край, занимаемый нашей пехотой, проходил в 300 метрах южнее НП. Там же,
 в непосредственой близости, зарылась и остановленная огнем пехота противника. 

Вражеские танки прорывались через наш передний край, подходили почти вплотную к 
НП, но каждый раз вынуждены были возвращаться обратно. Они не рисковали 
отрываться от своей пехоты. Атаки противника не прошли для него бесследно: семь 
его танков остались на поле боя. 

Вдоль гребня тянулась полоса лесной посадки, которая делила плато на две части 
и закрывала всю ее правую половину, обращенную к Калужино. 

С наблюдательного пункта не было видно ни трех южных курганов, ни того, что 
делалось там. 

Влево, метрах в двухстах, начиналась глубокая и широкая балка, поросшая 
кустарником. Она тянулась в сторону противника. 

- Где ваш стык? - спросил я у Буслаева и у командира полка. 

- У балки, - показал мне рукой Буслаев.