- Ну и ночка была! - сказал Шабанов. - Едва продрались сквозь густой кустарник. 


Вдоль левой щеки у него тянулась глубокая ссадина, ладонь правой руки была 
перевязана, на штанине зияла дыра. 

- Хорош, ничего не скажешь! А как чувствует себя Михеич? 

- Прекрасный командир! Где появится - люди сразу оживают. Только утром 
расстроился - не туда вышел. Эх, говорит, старый разведчик, подкачал. Шабанов 
рассмеялся. - В полку настроение бодрое, можно положиться - не подведут. А 
соседи подвели. Искали, искали - нет никого. Самим во всем разбираться пришлось.
 

В десять утра я доложил генералу Морозову о неготовности дивизии. Да он это и 
сам видел. На его глазах артиллерия занимала огневые позиции, никакой связи 
между нею и пехотой установлено еще не было, и сама пехота тоже не 
подготовилась. Начало наступления было отодвинуто на два часа. 

- Имейте в виду, - сказал Морозов, - больше оттяжек не будет. Принимайте 
энергичные меры! 

И я стал принимать их. 

В половине одиннадцатого был уже у Михеева. Застал его на опушке леса севернее 
реки Лужонки. Он уточнял задачу командиру второго батальона капитану Каширскому,
 который прорывал оборону между опорными пунктами Лужно и Каменной Горой. 
Правее, на Лужно, наступал первый батальон а третий располагался во втором 
эшелоне. 

Капитан Каширский стоял с тетрадкой в руках рядом с командиром полка и 
докладывал ему. Полукругом, чуть поодаль располагались старший адъютант 
батальона и пять командиров рот. 

Батальон Каширского мне всегда нравился. Это был лучший батальон полка. 
Выделялся он своей слаженностью, дисциплиной, строевой подтянутостью и 
физической выносливостью. 

Из доклада Каширского выяснилось, что до Лужонки ему с командирами рот 
пробраться не удалось. Выходы с опушки леса и поляна между опушкой и берегом 
находились под сильным обстрелом. Река Лужонка не просматривалась. Каширский не 
узнал, проходима ли она для танков и где удобнее всего переправлять пехоту и 
орудия. 

- Уж очень мало времени дали, - с сожалением заключил он, - не успели как 
следует осмотреться. К тому же и карт нет. 

В ста метрах от командирской группы, на выступе леса минометная рота батальона 
оборудовала огневую позицию. Минометчики отрывали площадки и ровики, 
устанавливали материальную часть. Командир минометной роты то и дело 
посматривал в их сторону, беспокоясь, все ли они делают так, как нужно. 

Неожиданно над нашими головами прошуршали мины. Две из них угодили в центр 
расположения роты. Послышались крики и стоны раненых. 

Никто из командиров не выдал своего волнения, резко вздрогнул только комбат. 
Лицо его на мгновение побледнело, и в полусогнутых руках, державших тетрадку, 
появилась еле заметная дрожь. 

- Поздравляю, товарищи, с началом боевого крещения,-сказал я командирам.
-Привыкайте! 

- Чего - чего, а этого теперь хватит, - взглянув на меня, ответил Михеев. - 
Ничего, привыкнем! - весело кивнул он головой. 

Поглядывая то на меня, то на командира полка, заулыбались и остальные командиры,
 лишь Каширский еще несколько секунд никак не мог справиться с собой - руки его 
продолжали нервно вздрагивать. 

В полку я пробыл до одиннадцати, а затем выехал к себе на НП. Па прощанье 
пожелал комбату и его командирам не уронить чести Карельского полка. 

- Постараемся, товарищ полковник, сделаем все, что в наших силах, заверили они 
меня. 

Отозвав в сторону Михеева, я сообщил ему время начала атаки и приказал 
поторопиться, а он попросил меня ускорить прибытие поддерживающих артиллеристов.