На этом и закончилась наша ночная рекогносцировка. Сделать что-либо большее 
мешала темнота, да и не позволяло слишком ограниченное время. 

Всю ночь тянулись войска через поляну у Свинороя и скрывались в лесу. Всю ночь 
стучали топоры и жужжали пилы в Новгородском полку, и саперы, обливаясь потом, 
проталкивали вперед пехоту и артиллерию. Только к утру усталые и измученные 
люди пробились через лес, преодолели болото, вышли сами и вывезли вооружение на 
опушку севернее Сорокино. 

К рассвету испортилась погода. Крупными хлопьями повалил снег, подул ветер, 
поднялась поземка. Погода усложнила ориентировку и подготовку к атаке. 
Требовалось светлое время, чтобы разобраться во всем и навести порядок. 

В десять часов утра на опушке собрались три командира полка: Черепанов, 
Михалевич и танкист, случайно попавший к нашим частям. Танкисту приказано было 
взаимодействовать с 43-й гвардейской латышской дивизией, но он, пройдя Стрелицы 
и спустившись южнее, ни одну из частей этой дивизии не нашел, а натолкнулся на 
наш Новгородский полк. 

"Что же делать? - рассуждали командиры полков. - Атаковать? Но кого?" Никому из 
них о противнике на этом участке ничего не было известно, а обнаружить его 
мешала непогода. Снег слепил глаза и заволакивал плотной пеленой все, что 
находилось далее двухсот метров. 

Подумали, посоветовались и решили атаковать. 

Один стрелковый батальон новгородцев был посажен на танки в качестве десанта, а 
два других, развернувшись в боевой порядок, последовали уступом во втором 
эшелоне. 

Командир артполка Михалевич часть своих орудий оставил на опушке, а остальные 
направил вслед за пехотой как орудия сопровождения. 

К началу атаки я не успел выдвинуться на НП Черепанова - задержали в лесу и на 
болоте огромные пробки. На единственной дороге, проложенной ночью Черепановым, 
сгрудились тылы полков первого эшелона и тут же наслоились следующие эшелоны: 
Карельский и Казанский полки. Потребовалось время, чтобы рассредоточить людей и 
материальную часть и протолкнуть весь этот поток вперед. 

Вырвался я на опушку, когда снегопад стал стихать. С дерева, на которое я 
забрался, хорошо просматривался поросший кустарником бугор в направлении 
Симонова и ползавшие там танки. 

"Нет, это не наши, - подумал я. - У нас нет танков. Где же новгородцы?" 

Подъехал начальник штаба. Он уже успел перегоговорить с Черепановым по телефону 
и узнал, что танки взаимодействуют с его полком. 

- Слезайте, а то простудитесь. - сказал он мне. Увлеченный боем, я без 
полушубка, в одной телогрейке сидел на дереве и наблюдал, не замечая ни резкого 
ветра, ни холода. 

Я слез, но действительно простудился. Три дня шел бой, и три дня я был прикован 
к постели высокой температурой, заложило горло, совершенно пропал голос. 

В первый же день боя, 30 ноября, развернулся и вступил в бой и Карельский полк. 


К вечеру непогода разбушевалась еще сильнее, но бой не затихал. Новгородцы и 
карельцы, действуя совместно с танкистами, разгромили крупный опорный пункт 
гитлеровцев к востоку от Росино. К исходу дня Новгородский полк донес, что он 
овладел Малое Стёпановo. В бою были захвачены сотни полторы пленных, двадцать 
пять орудий и два танка. 

В следующие два дня, когда внезапность была уже утрачена, сделать чего-либо 
существенного не удалось. Полки стали закрепляться на достигнутых позициях. На 
других участках фронта бои продолжались. Командование требовало и от нас 
развития успеха. Но поддерживающие танки от нас ушли, снаряды мы израсходовали, 
а одна пехота собственными силами ничего сделать не могла. 

На третий день, когда я еще болел, меня навестил наш новый (четвертый по счету) 
начальник политотдела Грановский. 

- Читайте, товарищ полковник, хвалят нас, - протянул он мне листовку, 
усаживаясь поближе к моей постели. 

Показав на горло, я извинился, что не смогу поговорить с ним. Грановский 
улыбнулся. 

- Эта листовка поможет вам лучше любого лекарства, - сказал он. Я стал читать.