Меня возмущала неискренность Назарова. 

О тяжелых условиях вступления нашей дивизии в первый бой знал не только Назаров,
 знала и вся 182-я стрелковая дивизия, которой он командовал. Она прошла с 
боями сотни километров, растеряла часть своих сил н вооружения, но зато 
приобрела боевой опыт. Отдохнувшие в обороне и хорошо изучившие местность и 
противника, ее командные кадры, главным образом штабы, могли бы оказать нам 
посильную товарищескую помощь... 

Под вечер, когда бой стал стихать, я позвонил по телефону командиру 
Новгородского полка. 

- Обстановка без изменений, - ответил он на мой вопрос. -Полк форсировал 
Лужонку, подошел вплотную к переднему краю н скован огнем. Подразделения 
окопались и ведут огневой бой. 

- На какой населенный пункт вы наступаете? 

- Я уже докладывал и послал письменное донесение со схемой. Там всё указано. 

- Ну, а все-таки? 

- На Красею. 

- С правым соседом вы имеете связь? 

- Нет. При выходе на исходный рубеж мы никого не обнаружили. 

- Где ваш командный пункт? 

- На каком-то хуторе, точно не знаю. 

- А не кажется ли вам, что ваш командныи пункт в МТС, а полк находится на 
участке соседа и наступает не на Красею, а на Иловку?-продолжал я допрашивать 
Фирсова. 

- Что вы, что вы, товарищ первый! - удивился он, 

- И все же это так, - сказал я. - Наступаете вы на Иловку, справа от вас Ильина 
Нива, а слева - Лужно. Ваш КП расположен в МТС, и все командиры штаба, кроме 
вас, теперь уже об этом знают. Посмотрите еще раз на карту. 

Я решил временно приостановить наступление, в течение ночи перегруппировать 
части к своему левому флангу, привести их в порядок и только с прибытием 
Казанского полка возобновить активные действия общими усилиями всей дивизии. 
Свое решение доложил командарму с просьбой утвердить его. 

Но, должен сказать, решение мое так и осталось решением, а события развернулись 
совсем иначе. Майор Фирсов приказа о перегруппировке не выполнил. Из боя полк 
он вывел, а передвигать влево не стал, имея на этот счет собственное мнение. 
Явившись ко мне, продолжал уверять, что полк находится на положенном ему месте, 
что передвигаться ему незачем и что ошибается не он, Фирсов, а я и штаб дивизии.
 Пришлось временно командование Новгородским полком возложить на начальника 
штаба Николая Павловича Свистельникова. 

Наступило четвертое утро нашей боевой жизни. Из-за леса выплыло осеннее солнце 
и залило своим золотистым светом и маленькую полянку с овражком, где приткнулся 
наш командный пункт, и обступивший ее со всех сторон кустарник. 

В это утро мы не проявляли активности. Молчал и противник. Я все еще ожидал 
ответа командующего на мое решение. Тихо было на КП - "порядок" навела немецкая 
авиация. Нас бомбила шестерка "юнкерсов". О налете напоминали огромные воронки 
и вывороченная черная торфянистая земля. 

Из своих неудобных щелей на свет появлялись штабные командиры: измятые, 
выпачканные в глине, усталые. И эта ночь не принесла им ни успокоения, ни 
отдыха. Да и как можно отдыхать, когда кругом три дня подряд рвались снаряды и 
мины! Нервы были напряжены, сон не приходил. 

Умение сохранять силы в бою приходит вместе с умением воевать, когда исчезает 
возбуждение, когда человек начинает мыслить, как в обычных нормальных условиях. 
Такое время для нас еще не наступило... 

К нам спешил наш, третий по счету. Казанский полк. С раннего утра он находился 
на марше. Навстречу ему выехал комиссар дивизии, а начальник политотдела со 
своими политработниками провел там всю ночь. Ожидал я полк к полудню. 

Казанский полк считался у нас средним. По своим командным кадрам и 
сколоченности он не уступал Карельскому полку, а до прибытия Михеева к 
карельцам даже превосходил его.