| |
яли ли предшествовавшие походу события на поведение командира в море
и на боевые успехи корабля?
Судя по всему - никак не повлияли. Может быть, поначалу какие-то
сторонние мысли и угнетали его, но, окунувшись в привычную атмосферу
всеобщего доверия, вновь оказавшись на привычных для него местах - на
мостике, в боевой рубке или у разложенной на штурманском столике карты, -
вновь стал тем командиром, каким его знала команда: отважным и
расчетливым, бодрым и даже веселым. В поход он шел не для того, чтоб
вымаливать прощение, а для того, чтобы громить врага.
Читатель уже знает: о январском походе 1945 года Александр Иванович
рассказывал при мне несколько раз. Его слушали затаив дыхание, но у меня
все-таки оставалось ощущение неудовлетворенности. Рассказывал он даже
неплохо: точно, деловито, называл пеленги и курсовые углы, но ни слова о
том, что он при этом думал и чувствовал, как будто речь шла не о нем, а о
каком-то другом командире, как будто говорил не зачинатель и вдохновитель
атаки, а некто со стороны пересказывал уже опубликованные материалы,
строго придерживаясь установившейся версии. Тогда мне казалось, что это
только скромность, позже я понял, что не только - сказывалась многолетняя
привычка не говорить о себе. Гораздо больше я узнал о походе не от него, а
от его соратников.
Зима восьмидесятого. Через тридцать пять лет после зимнего похода
"С-13" мы с Николаем Яковлевичем Редкобородовым сидим в квартире
приютивших меня ленинградских друзей и неторопливо беседуем.
"Микрорекордер" лежит между нами на столе, и мы замечаем его, только когда
приходит пора сменить кассету. Мы встречаемся уже не в первый раз, но нам
всегда есть о чем поговорить, и с каждой встречей мы все лучше понимаем
друг друга. Перед Николаем Яковлевичем лежит лист бумаги, время от времени
он беглыми штрихами набрасывает схему маневра "С-13", очертания берега и
расположения маяков, и хотя по роду моей профессии меня больше занимают
характеры, чем курсовые углы, это необходимо нам обоим. Разными путями мы
пришли к единому убеждению: чтобы понимать человека в бою, надо понимать
его действия. Характер реализуется прежде всего в поступках, в поведении.
- Поговаривали, что командиру просто везет на крупные корабли, -
говорит Николай Яковлевич. - Какая чепуха! Везло потому, что он эти
корабли искал. Мне, штурману, это виднее всего. Искал, потому что таков
был боевой приказ. В приказе было недвусмысленно сказано: обнаруживать и
уничтожать крупные и прежде всего боевые корабли противника. В памятную
зиму наши наземные войска очищали от захватчиков Советскую Прибалтику,
гитлеровцы отчаянно цеплялись за эстонские острова, в особенности за свой
укрепленный плацдарм на западной оконечности острова Сааремаа - полуостров
Сырве. Вы представляете себе, где находится Сырве? - Николай Яковлевич уже
берется за карандаш.
- Представляю, - говорю я. - В конце ноября я был там на бронекатерах.
Но к декабрю операция была уже закончена, немцев сбросили в море и их
боевые корабли оттуда ушли.
- Именно потому их ожидали в районе Данцигской бухты. Но было,
вероятно, уже поздно, начинался всеобщий драп из Прибалтики. Мы тринадцать
дней маневрировали в средней части отведенного нам района действий,
несколько раз приходили в соприкосновение с кораблями противника,
несколько раз могли иметь успех, но Маринеско ни разу не вышел в атаку,
берег торпеды для более крупной дичи. И наконец принял решение перейти в
южную часть района, где в первую же ночь обнаружил достойную цель. Было ли
это только удачей, или каким-то необыкновенным наитием? Нет, в основе
решения лежал точный расчет. По доходившим до нас скупым радиосводкам о
фронтовой обстановке Александр Иванович ясно представлял себе, что
происходило в эти дни в Мемеле и Данциге. Оборонять их становилось все
труднее, перед фашистским командованием стала задача срочно вывезти оттуда
боеспособные части для защиты жизненно важных центров рейха - столицы и
крупнейших портов: Киля и Гамбурга. Как бывший торговый моряк - Маринеско
догадывался о возможных маршрутах транспортных судов, как опытный
подводник - предвидел, что крупные суда пойдут с сильным конвоем. Чем
крупнее корабль, тем мощнее охрана, поэтому выбор крупной цели прямым
образом связан с наибольшими трудностями и риском. В ноябре, если помните,
погода была еще сносная, но в январе на Балтике творилось черт знает что.
Погода почти все время штормовая, видимость плохая, волны захлестывают
палубу так, что брызги долетают до мостика. За какой-нибудь час
обледеневаешь и промерзаешь до костей, налетают снежные заряды, от которых
слепнут сигнальщики. В такую ночь, когда болтало даже на глубине, командир
приказал мне проложить курс так, чтобы выйти к немецкому маяку Риксгефт в
двенадцати милях к северу от западного входа в Данцигскую бухту, там
всплыть и подзарядить аккумуляторные батареи. Шли на перископной глубине,
систематически осматривая горизонт и воздух. Придя в назначенную точку,
продули главный балласт, всплыли и заняли крейсерское положение. На мостик
поднялись командир, помощник, штурман и сигнальщик - старший матрос
Виноградов. В помощь ему вызвали еще двух наблюдателей - командиров орудий
Пихура и Юрова. Пошли двенадцатиузловым ходом - одновременно поиск и
зарядка. Примерно через час Виноградов доложил: пеленг 150o, вижу конвой.
Какая-то группа кораблей выходила из Данцигской бухты и двигалась курсом
на северо-запад. То, что видит в свой ночной бинокль Толя Виноградов,
способен увидеть не всякий, для этого нужно острое зрение и особая, не
осла
|
|
