вышла из Кронштадта  1  октября.  Октябрь  на  Балтике  -  время
осенних  штормов.  Болтало  даже  на  перископной  глубине.   Командование
назначило лодке выгодную позицию в районе Данцигской бухты.
   9   октября   "С-13"   потопила   вооруженный    транспорт    "Зигфрид"
водоизмещением пять тысяч тонн. Название и тоннаж окончательно установлены
после войны, а вот что транспорт вооружен, выяснилось немедленно.
   Торпедная атака не  получилась.  Торпедный  треугольник  был  рассчитан
безупречно, транспорт непременно должен был прийти в ту  точку,  куда  шли
торпеды, но капитан транспорта вовремя застопорил ход, и все  три  торпеды
прошли по носу. Неудача не обескуражила  Александра  Ивановича,  он  вновь
атаковал, на  этот  раз  -  одной  торпедой.  Но  торпеда  была  замечена,
транспорт дал ход, и она прошла у него за кормой. Капитан был, как  видно,
толковый.
   Казалось бы, все  потеряно,  транспорт  упущен.  Но  у  Маринеско  была
бульдожья хватка, отступать он не привык. И подал команду  "артиллерийская
тревога"
   Недаром флагарт Дутиков нахваливал  мне  Маринеско  и  командира  БЧ2-3
Василенко. Третья боевая часть - это торпеды. Вторая  -  пушки.  Василенко
свое умение  вести  огонь  уже  показал  а  предыдущем  походе  "С-13".  А
Маринеско всегда  восставал  против  недооценки  лодочной  артиллерии.  Он
признавался мне, что, хоть  торпеды  и  главное  оружие  подводников,  ему
всегда больше по душе  были  пушки.  Догадываюсь,  что  эта  привязанность
тянулась  с  юных  лет,  когда  Саша  Маринеско  зачитывался   книгами   о
путешествиях и морских сражениях. Корабли его детства еще не имели торпед.
В своем воображении Саша Маринеско видел огонь и  дым  Наваринской  битвы,
наведенные  на  притихшую   Одессу   длинные   стволы   главного   калибра
"Потемкина". От этого остается след на всю жизнь.
   С первых же выстрелов  "сотки"  обнаружилось,  что  транспорт  способен
огрызаться. Завязалась настоящая артиллерийская дуэль. Несмотря на качку и
захлестывающие верхнюю палубу ледяные  валы,  подводники  стреляли  лучше.
Наводчик 45-мм пушки Юров по-снайперски угодил в капитанский мостик, после
чего  перевес  "С-13"  стал  решающим.  Противник  еще  отстреливался,  но
командир "сотки" Пихур и стоявший у второй пушки Юров  вцепились  в  судно
мертвой хваткой, еще несколько метких попаданий -  и  "Зигфрид"  пошел  ко
дну.
   На отходе лодку преследовали миноносцы.
   Возвращались не в Кронштадт, а в гавань  Ханко.  Там  уже  стояли  наши
плавбазы. После торжественной встречи, поздравлений  и  дружеских  объятий
наступили будни  тем  более  суровые,  что  "берега"  для  подводников  не
существовало. Город был чужой, страна  чужая,  еще  недавно  воевавшая  на
стороне фашистской Германии.  Опыта  пребывания  на  территории  недавнего
врага еще ни у кого не было, нет ничего  удивительного,  что  командование
требовало от всех моряков повышенной бдительности.  Будьте  корректны,  но
осторожны. Поменьше контактов. И вообще без дела в город  ходить  незачем.
Даже в советскую контрольную  комиссию,  вывесившую  свой  флаг  в  центре
города.
   О  городах  Финляндии  -  Ханко,  Турку,   о   Хельсинки,   где   лодка
ремонтировалась  в  ноябре  -  декабре  1944  года,   Александр   Иванович
рассказывал мало - он их почти не видел. Жаловался  на  скуку,  но  хвалил
порядки на финском судостроительном заводе:
   "Не любят трепаться и разводить бюрократическую волынку. Больше молчат.
Но  если  кто  что  сказал  -  будет  сделано.  И  никаких  планов,  смет,
разнарядок... Идет инженер по лодке, за ним мастер с  блокнотом.  Инженеру
покажешь,  он  посмотрит,  буркнет  что-то   по-своему   мастеру,   мастер
записывает. В конце декабря вернулись в  Ханко.  В  Ханко  еще  тоскливее.
Лодка в готовности, а на плавбазе  скука  смертная.  Потравишь  вечером  в
кают-компании, сыграешь партию  в  шахматы,  иногда  хлопнешь  стопочку  у
кого-нибудь в каюте - вот и все наши развлечения. По вечерам  девать  себя
некуда".
   Обычно Маринеско был душой кают-компании, но в Финляндии  на  него  все
чаще нападала хандра. Казалось бы, должен  быть  счастлив:  боевой  успех,
всеобщее уважение, орден  Красного  Знамени.  А  хандра  не  проходила.  И
походом он был не так уж доволен.
   В Ханко офицеры жили не так, как до войны, - без семей. Многие  скучали
по семьям. Вероятно, Александр Иванович тоже. А впрочем, к 1944 году семья
Маринеско, по существу, уже распалась.
   Здесь мне  придется  сделать  небольшое  отступление,  необходимое  для
правильного понимания многих дальнейших событий.
   Печально, но правды не скроешь: в  описываемое  время  отношения  между
супругами были  уже  нарушены,  а  вскоре  после  войны  они  окончательно
разъехались. Кто в этом больше виноват - не мне судить. Когда я  говорю  о
вине, я меньше всего имею в виду чьи-либо провинности, сегодня они  никого
не должны интересовать. Речь идет о вине  за  распад  семьи.  Об  этом  мы
долго, грустно и по-дружески откровенно поговорили с Ниной  Ильиничной  на
скамеечке около  Медного  всадника,  и  я  понял:  могло  быть  иначе.  Но
столкнулись  два  сильных  характера,  и  никто  не  умел  уступать.  Меня
восхитило мужество, с каким  Нина  Ильинична,  преодолевая  все  обиды  на
Александра Ивановича, не снимала и с себя вины за разрыв:
   "Сегодня я уже многое понимаю и  прощаю.  Понимаю:  когда  от  человека
требуется в бою нечеловеческое напряжение всех сил, трудно требовать, чтоб
он в