ящимся в море подводным лодкам не возвращаться на  Ханко,  а  идти  в
Палдиски, порт на Балтийском море в нескольких десятках миль от Таллинна.
   О дне эвакуации Нина Ильинична вспоминает спокойно, даже с улыбкой,  но
от этого мне только яснее становится обстановка и что ей пришлось пережить
в  тот  день.  С  благодарным  чувством  говорит  она  о   матросе   Васе,
самоотверженно помогавшем  ей  собрать  вещички  и  погрузиться  вместе  с
маленькой Лорой на уходящий в Ленинград теплоход.
   С Васей, Василием  Спиридоновичем  Пархоменко,  трюмным  машинистом  на
"М-96", а затем и на "С-13", я знаком давно, бывал у  него  в  Кронштадте,
где он работал инженером на  Морзаводе.  Через  все  эти  годы  он  пронес
преданную любовь к своему командиру и дружескую привязанность к его семье.
Он рассказывал мне:
   "Дела наши на "М-96" шли отлично. На рубке звездочка -  корабль  первой
линии.  В  начале  июня  нас  особо  отметили  как  "виртуозно   владеющих
воздухом". Имелся в  виду  сжатый  воздух  применяемый  на  подлодках  для
погружения и всплытия. Я в  числе  пяти  отличников  должен  был  на  днях
получить отпуск. Последний наш  дозор  в  Ботническом  заливе  продолжался
одиннадцать суток, все очень устали. Наблюдали и фотографировали  движение
судов. Движение было большое, записи вели не только командир и штурман, но
и  наш  инженер-механик  Андрей  Васильевич  Новаков,  а  я  ему  помогал.
Вернулись мы 21-го, а 22-го нам было приказано вновь  выйти  в  море.  Под
утро была объявлена общая боевая тревога, я прибежал с береговой  базы  на
причал, командир был уже на лодке и распоряжался. Вслед за мной  прибежали
на причал встревоженные женщины, одна из  них  сказала  командиру,  что  с
Ниной Ильиничной беда - мыла окно, упала с лестницы  и  сильно  порезалась
осколками стекла. Командир отлучиться не мог и послал меня  сказать  жене,
чтоб  она  немедленно,  захватив  только  самое  необходимое,  уходила  на
теплоходе "И.Сталин". Нину  Ильиничну,  всю  забинтованную,  я  застал  за
сбором вещей. Ей помогал Ефременков. Лора была еще мала, ее пришлось нести
на руках. Кое-как собрались, по  дороге  что-то  растеряли,  но  доставили
Теплоход ушел в Ленинград, а мы  вышли  на  позицию  и  на  Ханко  уже  не
вернулись".
   Льва  Петровича  Ефременкова,  штурмана  "М-96",  Александр   Иванович,
перейдя  в  конце  1942  года  на  "С-13",  ухитрился  перетащить  к  себе
помощником, с ним он ходил во все походы. Говорю "ухитрился",  потому  что
это было совсем не просто, но об этом чуть позже. Маринеско и  Ефременкова
связывала настоящая боевая дружба,  хотя  трудно  себе  представить  более
несхожих по внешности, да и по характеру людей.  Маленький,  темноволосый,
пылкий южанин. И высокий, светлокожий, несколько  флегматичный  северянин.
Но Маринеско умел сдерживаться, а Ефременков - загораться, и  они  отлично
понимали друг друга. На "М-96" Лев Петрович пришел  также  при  не  совсем
обычных обстоятельствах:
   "На втором  месяце  стажировки  в  училище  имени  Фрунзе  нас,  группу
мичманов, послали для практики на дивизион "малюток", базировавшийся перед
войной на арендованном у  Финляндии  полуострове  Ханко.  Я  и  двое  моих
однокурсников попали на "М-96" дублерами к  штурману  Филаретову.  Корабль
сразу же мне понравился: на рубке знак "За отличные  торпедные  стрельбы",
команда  дружная,  командир  живой,   веселый,   доверяет   людям,   ценит
инициативу. Ко всем дублерам отношение было ровное, но однажды в море  мое
счисление места корабля оказалось точнее, чем у штурмана, и командир  меня
заметил. Вскоре началась война. "М-96" ушла в море, а нас генерал  Кабанов
задержал,  мы  выполняли  его  поручения.  Потом   пришел   приказ:   всех
мичманов-практикантов отправить в Ленинград, переодеть в офицерскую  форму
и разослать на флоты. Я мог оказаться на Тихом  океане  и  на  Севере,  но
задержался в Ленинграде и через  некоторое  время  получил  назначение  на
"М-96". Позже я узнал, что Александр Иванович справлялся обо мне и,  когда
штурман Филаретов по болезни ушел с лодки, затребовал меня".
   Это записано в те же дни, когда  съехались  ветераны  "С-13".  На  этой
памятной  встрече  бывший  помощник  командира  корабля  капитан-лейтенант
запаса Ефременков оставался для всех  старпомом,  главой  кают-компаний  и
главой делегации, хотя среди ветеранов "С-13" были офицеры старше  его  по
званию.
   "Лодка стояла в доке Судомеха, и хотя я имел на  руках  назначение,  на
территорию  завода  меня  не  сразу  впустили.  Выручил  знакомый  боцман.
Командир встретил меня так, как будто мы не расставались: "Иди  на  лодку,
потом поговорим". Но и разговаривать много не пришлось, с первого же дня я
погрузился в корабельный быт и хлопоты. Жили  все  в  домике  у  проходной
завода, в тесноте, но  дружно.  Поздней  осенью,  закончив  докование,  мы
поднялись по Неве к своей плавбазе "Аэгна", стоявшей у  Тучкова  моста,  и
ошвартовались у плавучего дебаркадера. Там нас настиг снаряд".
   Прерываю на время воспоминания Льва Петровича, чтобы вернуть читателя к
предшествовавшим событиям.
   Итак, 22 июня. С каким чувством воспринял Александр  Иванович  весть  о
начале войны? Когда, уже в шестидесятых годах, я спросила его об этом,  он
ответил коротко:
   - С облегчением.
   Конечно, это было сложное чувство, в  котором  смешались  и  возмущение
коварством врага, и предчувствие грядущих тяжелых испытаний, и тревога  за
близких,  но  главным  было  все-таки  облегчение,  и  это  ощущение  было
настолько типично для настроения многих командиров флота, что я  нисколько
не у