- Благодарю за... 

Глухие удары по самолету прервали передачу с земли. Раненый мотор остановился. 
Сохраняя скорость, перевожу машину в угол планирования и направляю ее в сторону 
своей территории.. 

Под крылом, совсем близко, мелькает изрытая снарядами земля, одна за другой 
проносятся вражеские траншеи. Надо лететь еще хотя бы две секунды, хотя бы 
секунду... Но самолет, подчиняясь законам аэродинамики, теряет скорость и идет 
на посадку. Прикидываю место возможного приземления. Оно между траншеями, на 
"ничейной" земле. Еще мгновение - и посадка. 

Быстро выскакиваю из кабины и, отбежав метров десять, бросаюсь в воронку. Пули, 
взрывая землю, стелются веером над моим убежищем. Попал, нечего сказать. Тут 
надо как следует поразмыслить. Освободившись от парашюта, приготавливаю 
пистолет и гранату - подарок комиссара Гаврилова. Вспомнились его слова: "На, 
командир, гранату, вози с собой, может, и пригодится". Вот уже год, как она 
была для меня своеобразным талисманом. Теперь граната может оказать неоценимую 
услугу, может быть, спасти: жизнь. Спасибо тебе, комиссар! Сквозь свист пуль и 
противное завывание мин слышу голоса: - Русь, сдавайся! "Сейчас сдамся, гады. 
Жаль, что граната одна", подумал я, снимая предохранительную чеку. 

- Подходи, кому жить надоело! - И швырнул гранату в направлении голосов. 

Раздался взрыв, но не такой сильный, как я ожидал. 

Мне хотелось, воспользовавшись взрывом гранаты, выскочить из воронки и 
добраться до своей траншеи. Я при поднялся и тут же упал. Правая нога бессильно 
подкосилась. 

Наша артиллерия открыла убийственный огонь. Одним из снарядов, очевидно, был 
выведен из строя пулемет, который не позволял мне высунуться из воронки Разрывы 
снарядов прижали к земле вражескую пехоту. 

В этот счастливый для меня момент в воронку вскочил наш пехотинец, который и 
помог перебраться к своим. 

Отправиться в госпиталь я не согласился и отлеживался в своей землянке. После 
каждого вылета Семыкин подробно информировал меня о положении дел, а вечерами 
мы по-прежнему анализировали проведенные бои. 

12 июля в районе Прохоровки разыгрался ожесточенный танковый бой. С обеих 
сторон в нем участвовало до полутора тысяч танков. Танковый таран, как 
гитлеровцы именовали свой удар, не пробил нашей обороны. "Фердинанды", "тигры", 
"пантеры" топтались на месте, горели, подожженные нашей артиллерией, 
подрывались на наших минах. Лишь за один день этого сражения было уничтожено 
400 фашистских танков и самоходных орудий. 

До 15 июля фашисты продолжали безуспешные атаки, а два дня спустя наши войска, 
измотав противника, перешли в контрнаступление и к 23 июля отбросили его на 
исходные позиции. 

Эти дни я пролежал с больной ногой и о боях знал по рассказам товарищей. 

- Какая тишина, - говорит возвратившийся из госпиталя Кузьмин. - Будто и боев 
не было. 

- Ого, не было, - смеется Орловский. - От эскадрильи рожки да ножки остались, а 
он - боев не было. 

Иди посмотри, что за картина около Прохоровки да на Обояньском шоссе. 

А картина была воистину неописуемая. Тысячи обгорелых танков, орудий, самолетов 
усеяли белгородские и курские поля... 

Наша эскадрилья нанесла врагу большой урон, но и сами мы понесли немалые потери.
 Самолеты у нас были, но не хватало людей. Иные погибли, иные были ранены и не 
могли летать. Пожалуй, только Орловский да Аскирко не получили ни одной 
царапины. 

- Я заговоренный, - шутил Аскирко. - Для меня немцы еще ни снаряда, ни пули не 
сделали. 

Нас отводили в тыл, а навстречу нам, сотрясая землю, шли танковые соединения, 
артиллерийские бригады, летели авиационные полки, шла пехота. На их долю выпало 
развивать успех контрнаступления, гнать врага на запад. 

В Никольских лесах под Воронежем мы получили десятидневный отдых, а после, 
погрузившись на транспортные Ли-2, полетели на формирование в далекий тыл, на