раскрыть тайну. Оказывается, перед вылетом он попросил истребителя выполнить 
вблизи своего самолета "бочку". Вот почему Простов снизился до бреющего полета, 
но при выполнении фигуры не учел большого радиуса вращения истребителя вокруг 
продольной оси, и самолет задел крылом землю. 

Нелепая смерть Простова объясняется лишь ослаблением воинской дисциплины. В 
этом были повинны многие и прежде всего я. Все силы я отдавал на обучение 
летчиков воздушному бою, на разработку новых тактических приемов, а о 
воспитании высокой воинской дисциплины забыл. 

Как забыл? Разве можно забывать то, чем живешь каждый лень, каждый час? Само 
собой предполагалось, что дисциплина неотделима от полета, от воздушного боя, 
от всего, с чем сталкивается летчик. Это, конечно, так. Но надо было больше 
напоминать и о дисциплине непосредственно, пресекать даже самое малейшее 
проявление лихачества, бравады со стороны отдельных истребителей. Нельзя было 
оставлять без воздействия командира и партийной организации ни одного факта 
недисциплинированности... 

Смерть Простова нас многому научила. Больше внимания стали мы уделять в 
частности дисциплине по лета, особенно при возвращении с боевого задания, когда 
летчикам, возбужденным боем, все кажется нипочем - хочется лететь бреющим, 
крутить "бочки", наслаждаться ощущением опасности... 

В ПАРЕ С КУЗЬМИНЫМ 

После гибели Простова в паре со мной стал летать сержант Кузьмин. Мы быстро 
слетались. Он понимал мои команды и безошибочно угадывал намерения о эволюциям 
самолета. 

Незримые нити протягивались между нами в полете, связывали нас воедино. И не 
только в полете. Мы очень часто оставались вдвоем и на земле, говорили о школе, 
посвящали друг друга в свое прошлое, делились сокровенными мечтами. Между нами 
завязалась настоящая дружба, про которую справедливо говорят, что ее и водой не 
разольешь и ножом не разрежешь. 

Кузя был моложе меня годами. В полку он был самым молодым и таким смуглым, что 
многие принимали его за цыгана. Гола два спустя, когда советские войска 
находились уже в Польше, мы однажды в шутливой беседе с крестьянином поляком 
предложили ему определить, кто из нас какой национальности. Поляк сделал это 
почти безошибочно в отношении многих, но Кузю он отнес к... индейцам. 

Первым боевым заданием, когда Кузьмин шел моим ведомым был налет на вражеский 
аэродром. 

Мы входили в ударную группу с задачей не опустить атаки истребителей противника 
по нашим штурмовикам на маршруте и над целью. 

Изучили цель получили справку о близлежащих аэродромах, на которых базировались 
истребители противника, и уточнили обнаруженные за последнее время зенитные 
батареи. Ведомый получил указание не отрываться в воздушном бою и удерживать 
место в общем боевом порядке. 

До вылета остаются считанные минуты. Замечаю, как ведет себя Кузя. Он очень 
волнуется, но скрывает. Кто сейчас может быть спокойным? Не в гости летим. Тем 
более не в сумерках, а днем. На этот раз немцы могут встретить нас 
по-настоящему. 

Наконец привычный хлопок ракетницы. Белая светящаяся точка взвилась в воздух и 
рассыпалась в высоте. 

- Запускай моторы! 

Аэродром наполнился рокотом воздушных винтов и двигателей. Вскоре закованные в 
броню тяжелые штурмовики и юркие истребители построились в боевой порядок. 

Помимо воли, возникает бессмысленный куплет песенки: 

Моя красавица мне очень нравится 

Походкой легкою, как у слона. 

Танцует, как чурбан, 

Поет, как барабан... 

Петь не хочется - не до песен, но назойливый куплет не выходит из головы, 
повторяется снова и снова. Однако по мере приближения к линии фронта 
надоедливый куплет постепенно исчезает. Теперь особое внимание уделяется 
осмотрительности. Десятки глаз тщательнейшим образом просматривают воздух. Еще 
раз проверяю положение кранов, прослушиваю работу двигателя и убеждаюсь, что