бомбардировщиков, я заметил, что мотор трясет, он работает на предельно 
допустимом температурном режиме. Вероятно, симптомы этого были и раньше, но 
именно симптомы, которые в горячке схватки остались незамеченными. 

На обратном пути садимся в паре с ведомым на близлежащий аэродром. Здесь такая 
же грязь, как и на нашем. Надо исследовать причину тряски. Оказывается, начали 
разрушаться подшипники. По всем техническим правилам требовалось менять мотор. 
С большими предосторожностями я дотянул до своего аэродрома. Лететь надо было 
всего несколько десятков километров, но для неисправной машины и это расстояние 
большое - каждую секунду ждешь отказа двигателя. Однако все обошлось 
благополучно. 

К утру мотор сменили, но тут новая беда - резко ухудшилась погода. На целую 
ночь зарядил дождь. 

Аэродромная площадка - а это было просто клеверное поле превратилась буквально 
в месиво, ноги тонули в грязи. Самолеты стали вязнуть даже на стоянке, пришлось 
поднимать их на стеллажи. С большой высоты истребители походили на стрекоз, 
наколотых на бумагу. 

Появись здесь сейчас вражеские бомбардировщики, сколько бы бед они натворили. 
Но погода сковала не только нас, но и немцев. 

- Гнилая же, братцы, зима в Германии,- говорит Шапшал. - Вместо мороза дождь... 


- Не гнилая, а фашистская, - возражает Петров. 

- Один черт, что гнилая, что фашистская... 

Теперь нам как в сказке - сидеть у моря и ждать погоды, то есть заморозка. А 
ведь совсем недалеко первоклассный бетонированный аэродром Бриг, дело только за 
тем, чтобы взлететь. 

В ожидании мороза мы укатываем поле тракторными катками, чтобы создать гладкую 
поверхность. Занятие это не из приятных, особенно когда не уверен, пойдет оно 
впрок или нет. 

Так продолжается три дня. 

Наконец, ударил заморозок. Летный и технический состав поднят по тревоге. 
Пробуем рулить. Самолет бежит хорошо, колеса не проваливаются. К рассвету все 
машины полка были готовы к перелету. 

Первой поднимается группа Рыбакова, за ней Медведева, я веду замыкающую группу. 
Отойдя от аэродрома километров двадцать пять, слышу в наушниках: Впереди 
снегопад, видимость пятьсот метров, что делать? - Это спрашивал Рыбаков. 

Что же делать, как не продолжать полет и пробиваться на бригский аэродром? И я 
отдал такое приказание. В плотном строю группы пробились сквозь полосу 
снегопада и благополучно приземлились на отличной взлетно-посадочной полосе. 

Здесь все говорило о недавних боях и о поспешном отступлении фашистов. Лежали 
трупы убитых гитлеровцев. На стоянках находились совершенно исправные самолеты. 
Они не могли подняться из-за отсутствия горючего. В авиамастерских стояли 
отремонтированные истребители, а в самом большом ангаре висел на талях самолет 
"Дорнье", покрашенный черной краской, что говорило о его принадлежности к 
отряду ночных разведчиков. 

А вот и немецкий авиационный штаб. Огромные фотолаборатории для обработки 
аэрофотосъемки, штурманские классы, оборудованные тренажерами... Все строилось 
добротно, со знанием дела. И все брошено. 

Даже железные кресты - высшие награды за отличие в немецкой армии. Кресты в 
квадратных картонных коробках, штук по сто, а может, и по двести в каждой. 

По-видимому, здесь у фашистов была одна из главных авиационных баз. 

Недалеко от аэродрома - бараки военнопленных, обнесенные забором из колючей 
проволоки, под током высокого напряжения. Военнопленные-то и строили все эти 
сооружения. 

На ночлег разместились в деревне Мольвиц. И здесь много убитых солдат и 
офицеров противника. Наше внимание привлек памятник, на пьедестале которого 
фамилии жителей деревни, погибших в первую мировую войну. Такие стандартные 
памятники встречались потом и в других деревнях. 

- Видали списочек? - показывает Кузьмин кивком головы на памятник. - И это 
только из одной деревни.