озабочены подлинными интересами России, тогда как освободительное движение 
борется именно за интересы всего русского народа».

«Письмо взывает к патриотическим чувствам великороссов; так же как и Смоленская 
декларация… Составители тщательно различают между государственным режимом и 
народом: письмо говорит о сотрудничестве именно с немецким народом, но никогда 
— о сотрудничестве с Третьим рейхом» (подчеркнуто нами. — Н.К.)

«Первая забота авторов этого обращения — найти „модус вивенди“ с нацистскими 
властями; это позволило бы им и проводить точку зрения Русского 
освободительного движения, и сохранять независимость по отношению к нацизму 
одновременно. Долгосрочная цель — создание жизнестойкой альтернативы 
сталинизму…»

«Оглядываясь на революцию, Русское Освободительное движение начинает, пока на 
ощупь, намечать свои собственные позиции в рамках общерусского спора о 
возможностях, стоящих перед страной»{43}.

И вроде бы это подтверждается реальным ходом дел.

Вскоре после публикации «Открытого письма» состоялась «Первая 
антибольшевистская конференция военнопленных командиров и бойцов Красной армии, 
вставших в ряды Русского освободительного движения» — своеобразный 
«учредительный съезд» власовского движения.

Генерал Малышкин произнес на конференции речь, в которой разъяснил позиции 
Русского освободительного движения. Конференция приняла резолюцию о поддержке 
Власова и тех политических идей, которые он изложил в «Открытом письме»… 
Резолюция подчеркивала, что соотечественники должны объединиться против общего 
врага — сталинизма. [170]

Среди сотрудников «русского штаба» особенно ликовал «наркомзять» Зыков.

— Теперь джинн выпущен из бутылки и пусть они попробуют загнать его обратно 
внутрь,-все повторял и повторял Мелетий Александрович.

Но и проведение антибольшевистской конференции, и ликование «наркомзятя», и 
мудрования позднейших исследователей не способны наполнить реальным содержанием 
пропагандистские трюки.

Как говорил Штрик-Штрикфельдт, «мы делаем пропаганду на ту сторону так, как 
будто политика уже есть… По ту сторону мы сообщаем, что создан Русский комитет, 
или, еще лучше, Русское правительство, и от его имени призываем к борьбе против 
Сталина… Предположим, что это дает какой-то эффект… На основании этих 
результатов мы требуем уступок здесь»…

Андрей Андреевич Власов пытался найти путь, который из изменников Родины вывел 
бы его на путь борцов с врагами России — большевиками-ленинцами, а его увлекали 
на путь, где он становился еще и мошенником…




Глава третья


Власов сделал вид, что не понимает подлинного смысла преображения Смоленского 
комитета в отдельно взятого генерала Власова. В ходе следующего турне, 
совершенного по указанию фельдмаршала фон Кюхлера, он обнаружил полную 
невосприимчивость к доводам «ангелов» из ведомства Гелена.

29 апреля в сопровождении адъютанта Ростислава Антонова и ротмистра Эдуарда фон 
Деллингсхаузена в вагоне третьего класса Власов прибыл в Ригу. Путь Андрея 
Андреевича лежал в армейскую группу «Север» к старому знакомцу — генералу 
Линдеману.

Поездка эта, по словам протоиерея Александра Киселева, сопровождалась такими 
массовыми выражениями народной любви и доверия к Власову, а он так поднимал в 
народе уверенность в собственных русских силах, что это произвело переполох в 
немецких кругах.

Власов всячески демонстрировал свою независимость от немцев. Так, например, 
выступая в Риге, он отклонил предложение перевода его речи на немецкий язык, 
заявив, что говорит для русской аудитории. Сказано это было в присутствии штаба 
немецкого командования, сидевшего в партере театра чуть не в полном составе.

Мы приводим эти подробности по изложению протоиерея Александра Киселева, потому 
что они являются пересказом слухов, циркулировавших [171] в окружении генерала 
Власова и создававших генералу ореол мученика и героя.