000.

Был Жиленков, как он говорил сам, почти членом ЦК — являлся членом Московского 
городского комитета ВКП(б), обладал солидным административным и партийным 
опытом.

Когда началась война, Жиленков стал политкомиссаром и членом Военного совета 
32-й армии…

В плен попал осенью 1941 года под Вязьмой…

Но и в плену Жиленков не порвал с прежними привычками. Он продолжал ощущать 
себя советским барином и беспризорником одновременно. [147] В дальнейшем он 
выслужил у немцев роскошную квартиру в Берлине и переехал туда.

В мае 1942 года написал план создания на территории, оккупированной немцами, 
русского правительства. В плане предусматривалась организация борьбы против 
Советской власти.

Был переведен на службу в отдел военной пропаганды вооруженных сил германской 
армии, где редактировал брошюры и листовки, которые распространялись на фронте 
и в тылу действующих советских войск.

Жиленков постоянно жаловался, что его жизнь как партийного секретаря была 
невыносимой: в Москве он чувствовал себя в постоянном напряжении, поскольку 
приходилось непрерывно восторгаться сталинским режимом. Когда его взяли в плен, 
он прозрел, увидев, насколько партия непопулярна в народе.

Тем не менее на Викториаштрассе Жиленков, как истинный партиец, вел 
нескончаемые партийные разговоры с товарищем Зыковым.

Власов, которому в советской армии и шага не удавалось ступить без еврея и 
политкомиссара, обрадовался{39}, встретив на Викториаштрассе Жиленкова и 
Зыкова…

Подолгу они беседовали втроем — высокий русский генерал, еврей комиссар и 
«почти член ЦК», бывший секретарь московского райкома партии.

Взгляды Георгия Николаевича Жиленкова известны. Он радовался своей 
«новообретенной интеллектуальной свободе», но считал, что нельзя полностью 
отвергать марксистское мировоззрение. Не надо перечеркивать огульно всю систему.


Верный бухаринец, зять наркома Бубнова, в этом был абсолютно согласен с 
Георгием Николаевичем…

Более того, Зыков подчеркивал, что никакой возврат к прошлому невозможен, а 
Февраль и Октябрь 1917 года следует рассматривать как составные части народной 
революции, которой еще предстоит выполнить все обещания, данные народу. Какому 
именно народу, он не уточнял.

— Но вот в чем вопрос, Мелетий Александрович!-говорил Власов. — Как это 
сделать? Как нам достичь поставленной цели?

— Я, как и Николай Иванович Бухарин, отдаю предпочтение краткосрочным 
тактическим ходам,-отвечал Зыков. — Долгосрочные идеологические цели — фикция. 
Они нужны только для масс…

— Да-да,-соглашался с ним Жиленков. — Товарищ Зыков прав. Мы должны идти по 
пути компромиссов. Без этого невозможно превращение [148] Русского 
освободительного движения в жизнеспособное предприятие. К этой великой цели 
надо идти постепенно, шаг за шагом…

— Я надеюсь, Андрей Андреевич,-говорил Зыков, — что, когда существование 
координирующего центра антисталинской оппозиции получит широкую огласку, все 
начинание приобретет собственный автономный импульс и немцы будут вынуждены 
дать ему зеленую улицу, поскольку уже не смогут пресечь эту деятельность.

В таких беседах, должно быть, и коротали время сотрудники «русского штаба».

Между тем акции генерала Власова поднимались.

Подполковник Алексис Рённе прозондировал в штабе группы армий «Центр» — нельзя 
ли вновь оживить придуманный для пропагандистской цели Русский освободительный 
комитет в Смоленске, теперь уже с генералом Власовым во главе.

Комитет этот не должен был выйти из сферы пропаганды, но пропагандистскую роль 
его предполагалось расширить.

Штрик— Штрикфельдту, отправлявшемуся в Берлин, поручено было добиться согласия