— Против этих слепых идиотов вокруг Гитлера!-перебил его Власов.

— Совершенно верно!-Штрик-Штрикфельдт облегченно вздохнул. Наконец-то было 
сказано то, что ему нужно было сказать и что он не решался сказать…

Власов внимательно посмотрел на него и усмехнулся.

— Все-таки это удивительно,-сказал он. — Здесь все совершенно иначе, чем в 
Москве! Вы берете на себя ответственность и действуете по вашей совести. Такое 
у нас немыслимо. Малейший намек диктатора — и все падают ниц…

Штрик— Штрикфельдт так и не понял, то ли Власов восхищается им, то ли 
издевается.

— Так вы поможете нам?-отчаявшись разгадать эту загадку славянской души, 
спросил он. — И не только в этот первый раз, с листовкой, но и в том, что 
последует за ней?

И для Власова, и для Штрик-Штрикфельдта это, было заключением союза.

Как мы уже говорили, наряду с другими офицерами вермахта, Штрик-Штрикфельдт и в 
самом деле тогда еще верил, что Гитлер прислушается [144] к голосу разума и 
германский генералитет сумеет добиться правильного политического решения.

Он сказал об этом Власову, но просил (во всяком случае, в своей книге — о, эта 
прибалтийская порядочность!) никогда не упрекать его, если его ожидания не 
оправдаются.

Пока же, сказал он, нужна политика «малых шагов».

Власов, хотя он и сомневался, можно ли политикой «малых шагов» дойти до 
намеченной цели, согласился с ним…

— Ведь путь туда-не близок, — говорил он. — А в борьбе против тирании судья 
один — успех. Он выносит свой приговор, присуждая победителю звание героя, а 
побежденному — клеймо изменника.

— Не знаю, доживем ли мы до политического успеха,-возвращая генерала на грешную 
землю, ответил Штрик-Штрикфельдт. — Но разве только политика определяет наши 
действия? Если наши планы будут поддержаны, хотя бы наполовину, все равно сразу 
улучшится жизнь русских военнопленных, многие из которых еще и сегодня умирают 
голодной смертью.

— Вы правы. Ради одной этой задачи оправдана наша политика,-согласился Власов.

Забегая вперед, скажем, что, как полагают некоторые исследователи, эту задачу 
Власову отчасти удалось решить.

«Давая свое согласие на участие в „Русском Комитете“, — пишет Б. И. 
Николаевский в работе „Пораженческое движение и ген. Власов“, — группа Власова… 
в качестве обязательного предварительного условия поставила немедленное же 
облегчение участи пленных… Смертность в лагерях резко понизилась, и начиная с 
1943 года лица, попавшие в плен, имели Шансы остаться в живых. Раньше у них 
таких шансов не было…»{37}

10 сентября 1942 года Власов подписал свою первую листовку, составленную с 
помощью сотрудников отдела пропаганды.

«Где же выход из тупика, в который сталинская клика завела нашу страну? — 
задавал он риторический вопрос и сам же и отвечал на него: — Есть только один 
выход… Другого история не дает. Кто любит свою родину, кто хочет счастья для 
своего народа — тот должен всеми силами и всеми средствами включиться в дело 
свержения ненавистного сталин-ского режима, тот должен способствовать созданию 
нового антисталинского прави-тельства, тот должен бороться за окончание 
преступной войны, ведущейся в интересах Англии и Америки, за честный мир с 
Германией». [145]

Так Власов окончательно согласился сотрудничать с немцами.

Он принял это решение, пишет Екатерина Андреева, не отдавая себе отчета «во 
всей специфической сложности нацистской машины, в ее нелогичности, имманентной 
ее природе».




Глава шестая


17 сентября Андрея Андреевича Власова привезли в Берлин. «Штаб» русских