За двое суток, до этого к нам прибыл новый помощник начальника штаба. Вечерело. 
Было тихо. Позвонил он на правую точку, где дежурил Гончарук. Ответ Гончарука 
по телефону ему, видимо, не понравился. Позвонил мне и приказал немедленно 
сменить Гончарука. Дескать, не умеет разговаривать. Я знал Гончарука с 
формирования, как отличного, хорошего бойца. Придирку и приказ помощника 
начальника штаба считал необоснованными, а главное, не было запасных бойцов, 
чтобы сменить Гончарука.

Пошел переговорить с комполка. Он поддержал нового ПНШ. Пришлось снять и 
отправить двух хороших бойцов Самаркина и Петрякова. Только они ушли, минут 
через двадцать началась стрельба. Завязался бой. Немцы получили большое 
подкрепление и пошли в наступление. Зашли в правый стык и ударили во фланг 
нашей обороны. Гончарук передал по телефону:

— Немцы! Отстреливаюсь!

В трубку была слышна вся стрельба.

Патроны, видимо, вышли, и он передал:

— Погибаю!

И все. Комполка вызвал меня и сказал:

— Собери своих бойцов и возьми из санчасти больных, направляйтесь к переднему 
краю на край болота. Туда ушла наша дивизионная разведка. Вместе с ней будете 
действовать.

Взял с собой вновь прибывшего лейтенанта Киселя, бойцов Шишкина, Тарасова, из 
санчасти четырех больных и раненых, но они были даже без винтовок и патронов. А 
где там это возьмешь, когда передний край занят немцами?

Это не первый был случай, когда некоторые бойцы без винтовок и патронов шли в 
атаку, вместе со всеми останавливая натиск врагов, грудью защищая свою Родину.

Двинулись в назначенное место. Вышли на болото, идем по лежням. Увидели, что 
кто-то идет навстречу. Подходим, это — Петряков.

— Товарищ командир,-говорит, — не ходите туда, там очень много немцев и сильно 
вооружены. Я только случайно не попал в плен. Только вышли от вас, поднялась 
стрельба, но мы не придали этому значения. Прошли болото, смотрим, сучья 
собирают. Ночью не видно кто. Говорим, чего вы ночью сучья собираете? А они 
схватили нас и кричат: «Хорь! Хорь!» Я сразу скинул карабин с плеча. Немец 
схватился за карабин. Я бросился бежать. Они стреляли, но не попали. А Самарина 
схватило несколько человек, и ему вырваться не удалось… Вы не ходите туда.

— Иди,-сказал я ему, — и доложи командиру полка обо всем, а мы пойдем. Так 
приказано.

Вышли из болота в то место, где должна быть дивизионная разведка. Это всего сто 
метров от нашего переднего края и противника. Разведки там и духом не пахло. У 
меня была трубка ТАТ, я включился в линию и доложил [96] о положении командиру 
полка. Потом рассредоточил своих бойцов. Тарасова посадил вправо у березы, 
остальных безоружных посадил у лежащей елки. Сам с Шишкиным остался у провода. 
Догадались и провод телефонный обрезали, чтобы немцы нас не подслушивали. 
Смотрим, провод пополз. Мы поняли, что немцы тянут его на себя, чтобы 
определить расстояние до нас. Тут Тарасов замахал мне.

— Вон,-говорит. — Немцы! Отбиваться было нечем.

— Не кричи,-говорю, — пускай идут.

Только прошли, смотрим, немцы идут прямо на нас и, не доходя метров пятнадцать, 
поворачивают влево. Колонной, друг за другом, несут на себе пулемет, миномет, 
коробки с боеприпасами. Ждать больше было нечего. Я поднял автомат, провел 
слева направо по строю, выпустив весь диск. Потом скомандовал: «За мной!» Все 
бросились за мной в болото.

— Ложись,-говорю, — между больших кочек.

Толвка легли, как немцы открыли ответный пулеметный и автоматный огонь, мелкие 
березки и сосенки, с краю болота, все оказались срезаны. Огонь прекратили, но 
на нас не пошли, а двинулись дальше. Мы поднялись все, за исключением 
лейтенанта Киселя, которого не оказалось, и пошли по болоту за первой группой 
немцев, потом взяли вправо и вышли на лежневку. Включился в линию и передал 
командиру полка, что патронов нет. Спросил, что делать дальше?

Он ни слова не сказал, повесил трубку.