Появились случаи самоуничтожения. Сначала одиночные, потом сразу трое, из них 
двое командиров.

Комиссар Ковзун собрал нас, кто мог прийти, и стал говорить:

— Это же недопустимо! Это-ЧП. Надо провести решительную работу по этому вопросу,
 против таких действий!

В разборе выяснилось, самоубийцы от голода так обессилели, что и не могли уже 
повернуться. Все молчали, только я [85] спросил:

— Ну а что делать? Когда уже совсем обессилели? Не сдаваться же немцам.

Комиссар ничего на это не ответил».

Перехватывает дыхание, когда читаешь эти бесхитростные свидетельства человека, 
еще в этой жизни прошедшего сквозь пучину адских мучений и выжившего, не 
сломившегося.

Отрываясь от записей Ивана Дмитриевича Никонова, снова и снова пытаешься и не 
можешь понять наших генералов, во имя своей карьеры обрекавших десятки тысяч 
никоновых на лютую смерть.

Через год, составляя «Открытое письмо» «Почему я встал на путь борьбы с 
большевизмом», А.А. Власов скажет:

«Пожалуй, нигде так не сказалось пренебрежение Сталина к жизни русских людей, 
как на практике 2-й Ударной армии… О ее действительном положении никто не знал 
и им не интересовался. Один приказ командования противоречил другому. Армия 
была обречена на верную гибель.

Бойцы и командиры неделями получали 100 и даже 50 граммов сухарей в день. Они 
опухали от голода, и многие уже не могли двигаться по болотам, куда завело 
армию непосредственное руководство Главного Командования. Но все продолжали 
самоотверженно биться.

Русские люди умирали героями. Но за что? За что они жертвовали жизнью? За что 
они должны были умирать?»




Глава четвертая


Конечно, нельзя сбрасывать со счетов ту особую бесчеловечность, что отличает 
генералов всех армий мира.

На штабных картах передвигаются ведь не живые люди, а полки и дивизии. И 
флажочки, обозначающие их, не багровеют от крови, если даже и гибнут в этих 
дивизиях люди.

Очень близко, почти у самой цели стояли на карте флажки наших дивизий. Всего 
пятнадцать километров с севера, всего пятнадцать с юга отделяли их от Любани. И 
так легко было передвинуть флажки на карте, а после этого почти незаметного 
движения — ордена, звания, слава…

Как же отдать в таких условиях приказ об отходе?

Невозможно…

В бесчеловечности советские генералы не уступали зарубежным, но было в них 
нечто, присущее только им.

Когда думаешь, сколько ума, сил, энергии было потрачено М.С. Хозиным в штабных 
интригах, становится страшно. Еще страшнее делается, [86] когда видишь, что, 
проявляя чудеса изворотливости, генерал спешил, по сути дела, к своей 
собственной гибели.

Ведь буквально через месяц, когда случится неизбежное и немцы приступят к 
ликвидации 2-й Ударной армии, генерал-лейтенант М.С. Хозин — «за невыполнение 
приказа, за бумажно-бюрократические методы управления войсками, за отрыв от 
войск…» — все равно будет смещен.

Так что же, какая злая сила гнала генерала к краю пропасти?

На примере карьеры Андрея Андреевича Власова мы пытались показать, как 
взращивались, как выковывались характеры советских генералов. Наши «сталинские 
полководцы» обучались лишь одному движению — вперед.