— Дай по ним огонька.

И он дал выстрелы, но не по домам, а по нашей позиции. Один осколок чуть не 
поразил нас троих, стоявших рядом в траншее. Нельзя было высунуться, так как из 
всех укрепленных домов открывали шквальный огонь. Подавить его было нечем, 
кроме винтовки. Когда стемнело, комполка сказал:

— Никонов, отвечай за оборону, я отдохну немного.

Я хотел перезарядить карабин, а затвор отказал. Подошел к куче винтовок, 
оставшихся от раненых. Подобрал одну винтовку и хотел спуститься в дом. В это 
время немцы стреляли трассирующими зажигательными пулями по дому, и он 
загорелся. Бойцы человек семь выскочили из дома и — бежать.

Сказал об этом комполка. Он поднялся и крикнул: «Стой!», а они бегут. Стал 
стрелять по ним, двое повалились. Я сказал ему:

— Хоть всех убей, теперь бесполезно.

Он бросил стрелять. Дом разгорался вовсю.

— Прикройте нас с комиссаром,-сказал комполка. — Мы отойдем.

Пока они отходили, а мы прикрывали, отстреливались, дом так разгорелся, что и в 
траншейке стало жарко. Все осветилось кругом. Нам отход был уже невозможен — 
рядом укрепленные точки, при таком свете они нас сразу срежут. Я сказал 
Поспелове кому:

— Давай пойдем перебежками возле самых домов-точек. Амбразуру проскочишь и 
ложись в ямку. Он не успеет выстрелить в тебя. [66]

Так и стали перебегать возле самых амбразур. Только перебежишь, он открывает 
огонь, но уже бесполезно. Подумал: «Эх, гранаты бы, как бы хорошо забрасывать 
ими».

Так мы прошли всю траншею (станцию). В конце мы с трудом вырвались наконец, 
повернули влево к своим позициям. Услышали:

— Стой! Кто идет?

— Свои! Где командир у вас?

— Вон там дальше, в землянке.

Пошли в землянку. Наш комполка уже там. Представитель штаба армии стал нас 
выгонять. Комполка сказал:

— Это мои, пусть сидят.

В землянке сидели шесть командиров полков, майоров, как я понял. Как я узнал из 
их переговоров, фамилии четверых были Красуляк, Никитин, Зверев, Дормидонтов, 
фамилии еще двоих я забыл, а представителя штаба армии звали, помнится, 
Кравченко. Один из командиров полка задремал, и Кравченко закричал на него:

— Чего спишь?! Застрелю!

Тот сказал:

— Товарищ начальник! Четвертые сутки лежим на снегу и морозе. Не спал. Попал в 
тепло, дремлется.

Представитель штаба армии стал у него выяснять, сколько у кого бойцов. У одного 
было пять бойцов, у другого шесть, а у нашего командира больше всех — семеро. 
Всего осталось 35 человек на переднем крае.

Кравченко приказал — наступать.

Командовать этой группой назначил Красуляка. К рассвету нас осталось, как 
говорят, ты да я, да мы с тобой.

После этого получили пополнение и опять наступали с правой стороны шоссейки, 
заняли водокачку, но силы наши к концу дня иссякли. Командиры полков Красуляк и 
Дормидонтов пошли на исходные позиции. Перешли речку около моста, стали 
подниматься на берег, и здесь немцы из пулемета убили Дормидонтова, а Красуляка 
легко ранили в руку.

Когда пехотинцы идут в наступление, на них обрушивается весь огонь противника: 
автоматный, пулеметный, минометный, артиллерийский и авиация летит по фронту, 
бьет из пулемета и бомбит. Поэтому после такого огня мало остается пехотинцев в 
живых. А наши минометчики и артиллеристы ведут огонь с тыла, с закрытых позиций.