|
Между тем поначалу карьера генерала складывалась довольно скучно и заурядно. До
июля 1922 года Власов занимал должность командира взвода, а затем — роты в
четырнадцатом Смоленском полку второй Донской стрелковой дивизии,
расквартированной в бывшей Донской области и Воронежской губернии. [8] В 1923
году, на пятую годовщину Красной армии, как сказано в биографическом очерке,
изданном Школой пропагандистов РОА в Дабендорфе{3}, комроты Власов был
награжден именными серебряными часами.
Менялись номера дивизии и полка. Из второй дивизия сделалась девятой, а полк
был переименован вначале в пятый Смоленский, а затем — двадцать шестой
Ленинградский. Но в карьере Власова, в его жизни существенных изменений не
происходило.
Начальник полковой школы 26-го стрелкового полка, слушатель Высших
стрелково-тактических курсов усовершенствования командного состава Красной
Армии «Выстрел», командир стрелкового батальона, временно исполняющий должность
начальника штаба полка — обычная захолустная армейская судьба…
Вспоминая в 1943 году свою первую армейскую десятилетку, Власов напишет:
«Будучи командиром Красной армии, я жил среди бойцов и командиров — русских
рабочих, крестьян, интеллигенции, одетых в серые шинели. Я знал их мысли, их
думы, их заботы и тяготы. Я не прерывал связи с семьей, с моей деревней и знал,
чем и как живет крестьянин.
И вот я увидел, что ничего из того, за что боролся русский народ в годы
Гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил.
Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан
насильно в колхозы, как миллионы русских людей исчезали, арестованные, без суда
и следствия. Я видел, что расшатывалось все русское, что на руководящие посты в
стране, как и на командные посты в Красной армии, выдвигались подхалимы, люди
которым не были дороги интересы Русского народа».
Нет никаких оснований сомневаться в искренности этого признания.
Все двадцатые годы Андрей Андреевич служил в центральных районах России. Вторая
Донская дивизия принимала участие и в расказачивании, и в укрощении
крестьянских волнений, и не видеть, не понимать, что происходит, Власов просто
не мог. Человеком он был неглупым, да и находился не в таких чинах, чтобы не
сталкиваться с царившим вокруг произволом. Так что он действительно многое
видел, многое понимал…
Другое дело, что, и понимая все, не помышлял тогда о карьере народного
заступника, освободителя России. И в мыслях не прикидывал на себя эти красивые,
но невероятно тяжелые одежки!
Более того, с годами армейской службы то раздвоение сознания, когда приходится
служить тому, что ненавистно тебе, становилось для Власова привычным, и он
словно бы и забыл, что можно жить как-то иначе. [9]
Священник РОА, протоиерей Александр Киселев приводит в своей книге довольно
интересный эпизод:
«Как— то, будучи наедине с женой, Власов критиковал новый правительственный
декрет, которому была посвящена свежая газета. Вошел близкий сотоварищ-офицер.
Власов с полуслова перешел на восторженно-восхваляющий тон по поводу того
декрета, который он только что критиковал. По уходе офицера жена Власова с
горячностью сказала:
— Андрей, разве так можно жить?!»
Вопрос очень наивный…
Анне Михайловне Власовой можно только посочувствовать. Хотя и сделалась она
женой красного командира, но совестливость и простота то и дело прорывались в
ее поступках, и жить с Андреем Андреевичем ей было нелегко. Нелегко было и
самому Власову. Он не чувствовал себя счастливым в семейной жизни. Жена, как
ему казалось, не понимала его. Не понимала, что он уже и не может жить иначе.
Объяснить это тоже было трудно, да и рискованно было затевать такой разговор… И
Андрей Андреевич молчал. «Понимания» он искал теперь на стороне и, как можно
судить по некоторым свидетельствам, находил его.
Забегая вперед, скажем, что только война помогла решить Власову семейную
проблему.
Отправив 22 июня 1941 года в Горьковскую область к родителям жену{4}, Власов
сразу же завел себе военно-полевую подругу — Агнессу Подмазенко, с которой у
|
|