Но они не потому не хотят возвращаться, что не любят Родину.

«Русские, конечно, любят свою родину не менее, чем французы, бельгийцы или 
итальянцы любят свою. Русские тоскуют по родине. Если, несмотря на это, они все 
же предпочитают оставаться на чужбине, не имея жилища, часто будучи голодными и 
не имея юридической защиты, то это только по одной причине: они хотят сохранить 
самую большую драгоценность на этой земле — свободу: свободу совести, свободу 
слова, право на собственность и личную безопасность. Когда пробовали их 
депортировать силой, они взывали в отчаянии и молили о милосердии. Они даже 
иногда кончают самоубийством, предпочитая смерть на чужой земле, чем 
возвращение на родину, где их ожидают одни страдания».

Увы… И это наполненное слезами письмо митрополита не растрогало Эйзенхауэра.

В результате из США были выданы все 28 000 взятых в плен при высадке в Европе.

Разумеется, власовцы не были идеалистами…

Не веря ни Кремлю, ни Берлину, они не особенно-то верили и Вашингтону и Лондону.
 [280]

Расчет был на другое. Власовцы рассчитывали, что союзники поймут истинное 
положение вещей и власовское движение будет оправдано и поддержано ими.

Сам Власов предполагал, что на это потребуется до полутора лет.

Он ошибся и тут…

Он всегда ошибался, не умея понять, как может жить в нормальных вроде бы 
человеческих особях такое человеконенавистничество, такая злобная русофобия, 
заставляющая их действовать даже вопреки собственным интересам.

Могилы, сохранившиеся на кладбище в штате Нью-Джерси, могилы покончивших с 
собой в Форт Дике русских военнопленных — памятник этому заблуждению генерала 
Власова.




Часть седьмая. Расплата


Семена истины лежат в земле, они взойдут и дадут свой плод.

А. А. Власов

Еще когда Власов равнодушно слушал разговор американцев с советскими офицерами, 
обсуждавшими, куда ему идти и с кем, ему показалось вдруг, что это не о нем 
разговор, а о ком-то другом, захваченном в плен и передаваемом сейчас из одних 
рук в другие…

Как— то странно, он увидел себя со стороны-высокого, чуть сутулящегося человека,
 что, заложив руки за спину, равнодушно слушает, как повезут его в джипе, 
завернув в ковер…

Словно не его и собирались завертывать, как какую-нибудь вещь или как мертвое 
тело, в ковер, словно это не его и собирались везти в Москву на жестокую 
расправу.

Еще нелепее было ощущение, что и в самом деле это не он стоит сейчас, заложив 
руки за спину, а только оболочка его. А то, что был он, неясное и непонятное 
ему самому, уже отделилось от не нужной никому оболочки и не может быть ни 
завернуто в ковер, ни посажено в тюремную камеру, ни расстреляно, ни повешено…

Оно существует сейчас независимо от людей, решавших его, Власова, судьбу, 
независимо от него самого…




Глава первая


Как и что думал генерал Власов, вступая в свою последнюю жизнь заключенного 
Лефортовской тюрьмы, мы можем только догадываться, анализируя материалы 
следствия и стенограмму судебного заседания. [282]

Делать это непросто, поскольку материалы эти сохранили разговоры Власова не с 
живыми людьми, а с машиной правосудия, которая не вникала и не могла вникать в